Что ж, муза! Перейдя предел,
очерченный для Божьих тварей,
люби постылый свой удел,
копи печальный свой гербарий.
Лето в разгаре, и странен союз
солнца и холода. Сердце щемит.
Вздрогнет под ветром черемухи куст,
вытянет ветви и прошумит.
Клонится бледный березовый строй,
кроны трепещут, свиваются в жгут.
Шелест и шум по равнине пустой
ходят – и места себе не найдут.
Словно бы полем, поляной, рекой,
небом и космосом, всеми и вся
невосполнимо утрачен покой,
и ни на что опереться нельзя.
В час рокового смещенья эпох
сущее общий находит язык:
шум несмолкающий, трепет и вздох,
долу клоненье и сдавленный крик.
Как ослепшего – за рукав
и как тонущего – на плот,
пусть затянет меня в декабрь,
пусть хоть это меня спасет.
Заметет с четырех сторон,
занавесит со всех высот.
Это – зыбка, а в зыбке – сон,
пусть хоть это меня спасет.
Не страшна небесная твердь:
ватой выложен небосвод.
Что поэту русскому – смерть!
Пусть хоть это меня спасет.
В свой тулуп меня заверни,
о декабрь, и неси, храня.
Так носили в детские дни
полусонную в сани меня.
И уже во сне досмотреть
нескончаемый санный путь.
Что для русского – умереть!
О, не более, чем заснуть.
Ибо жизнь ему – то тесна,
то неслыханно широка.
И ему потребны века
для его короткого сна.
Все те же тоска и сон,
все так же поля легли.
Осенняя стая ворон,
как невод, прошла вдали.
Гляди, заходит опять,
растекшись в туманной мгле.
Но нечего неводу взять
на голой, пустой земле.
Метнуться за косогор,
лететь до ночи, до звезд
и чувствовать, как простор
в безумное око врос.
Лететь от версты к версте,
не смея на отдых сесть.
И даже в самой пустоте
великая тяжесть есть.
О Русь! У кого и как берешь
ты таких пустот,
где даже бессмысленный знак
отчетливый смысл несет!
Слишком все недвижно окрест.
Может, солнце нас обмануло
и пока садилось за лес,
над землею вечность минула.
Как проверю? Душа – и та
недоступностью легкой дышит,
вроде ласточкина гнезда,
притулившегося под крышей.
Дотянись и тихонько тронь
птичий домик, комочек ватный —
и внутри полыхнет огонь
неожиданный, непонятный.
Лишь на миг озарится высь,
обозначится лес бескрайний.
Ветви, листья – вы с чем сплелись,
с чем повязаны общей тайной?
Почему столько раз уже вы,
неясным молчаньем вея,
странный знак послали душе,
словно в чем условились с нею!
Выше тепла и жилья,
словно изверившись в нем,
птиц перелетных шлея
зыблется в небе пустом.
Горних струя воздусей
где-то над нами прошла,
и не она ли гусей в русле
своем повлекла?
Поздно проситься в траву:
тяге земной вопреки
выдержит птиц на плаву
стрежень воздушной реки.
Долго им по небу течь,
плыть без руля и ветрил
мимо встающих навстречь
грозных осенних светил.
Я родилась в 1957 году, в деревне Русско-Тимкино Уржумского района Кировской области на древней Вятской земле, откуда происходят и все мои предки.
Годы самого раннего детства прошли в ветхой и кособокой крестьянской избушке, где наша семья снимала небольшой угол. Весной всю окрестность заливала талая вода, а зимой за стеной выли волки. Появление «лампочки Ильича» под закопченным потолком нашего дома совпало с полетом Гагарина в космос.
До четырех лет моим воспитанием занималась бабушка Евлампия Васильевна Сырнева, в прошлом учительница. Она научила меня читать. Бабушка очень любила поэзию Некрасова, и благодаря ей я знала наизусть многие стихи и поэмы этого неповторимого поэта.
После смерти бабушки я и моя младшая сестра остались дома без присмотра, и мама, учительница русского языка и литературы София Александровна Сырнева, стала брать нас в школу к себе на уроки. Так я познакомилась с русской классикой, и она в то время воспринималась мной не как литература, а как сама жизнь.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу