Недаром отдавал приказы полководец:
Тадеуш второпях укрылся за колодец,
Он метким был стрелком и на лету монету
Мог надвое рассечь, на удивленье свету.
Прилежно целился, по чину выбирая, —
Сперва фельдфебеля — стоял он первым с края,
Потом сержантов двух, стрелял он не без толку
И метил в галуны, подняв свою двустволку.
А бравый капитан, не могший дать отпора,
Стоял насупившись и злился на майора.
«Нельзя же так, майор! — в сердцах сказал он Плуту. —
Всех командиров черт убьет через минуту!»
Плут закричал стрелку: «Не узнаю поляка!
Стреляешь хорошо, а прячешься, однако,
Когда не трусишь ты, в бой выходи открыто!»
Тадеуш отвечал майору ядовито:
«Ты прячешься зачем, майор, за егерями?
Коль так отважен ты, сражайся не словами!
Что проливать нам кровь? Давай-ка по старинке
Спор разрешим с тобой на честном поединке!
Оружье выбирай — от палки и до пушки,
Не то всех перебью, как зайцев на опушке!»
Чтоб доказать, что нет в его словах обмана,
Поручика убил вблизи от капитана.
Майору капитан сказал, набравшись духу:
«Ответить должен ты, майор, на оплеуху!
Коль отомстишь не сам, не смоешь ты позора:
Пред целой ротою он оскорбил майора.
И надо выманить его из-за колодца,
Штыком ли, пулею прикончить — как придется!
«Штык молодец! — в бою говаривал Суворов. —
А пуля дура». Впрямь, ступай, майор, без споров,
Не то нас перебьет, как зайцев, целит ловко».
«Ах, Рыков, — Плут сказал, — есть у тебя сноровка!
Пошел бы за меня! А впрочем, можно тоже
Поручика послать из тех, кто помоложе,
Я выйти не могу, не преступив закона,
На мне ответственность за целость батальона».
Отважный капитан, махая белым флагом,
Велел пресечь огонь и вышел твердым шагом.
Согласен был избрать оружие любое, —
И шпаги выбрали противники для боя.
Пока для юноши разыскивали шпагу,
Граф выступил вперед и закричал: «Ни шагу!
Прощения прошу у дорогого пана,
Майора вызвал пан, я вызвал капитана!
Он в замке натворил немало безобразий,
А этот замок мой». — «Не ваш!» — вскричал Протазий.
Граф продолжал свое: «Он первый из злодеев, —
Я Рыкова узнал! — перевязал жокеев!
Я проучу его, как проучил жестоко
Разбойников лихих вблизи Бирбанте-Рокка!»
Замолкли выстрелы, и ждали все дуэли, —
И на противников во все глаза глядели;
Вот Граф и капитан уже идут по кругу,
И правою рукой грозят они друг другу,
А левою спешат снять шапки для привета
С улыбкой вежливой, таков обычай света:
Сперва приветствовать, потом убить жестоко.
Вот сабли скрещены, противники с наскока
Ударили клинком, припали на колено
И наступали вновь и вновь попеременно.
Меж тем, Тадеуша увидя перед фронтом,
Договорился Плут с лихим сержантом Гонтом,
Отменнейшим стрелком и воином бывалым:
«Гонт, если справишься с назойливым нахалом, —
Пробьешь в груди его отверстие пошире,
Получишь от меня за труд рубля четыре!»
Гонт поднял карабин, прельстился он наживой,
Товарищи его от пуль укрыли живо.
Он метил не в ребро, а в голову, однако
Едва лишь шапку сбил с отважного поляка.
И покачнулся тот. Раздался крик: «Измена!»
Кропитель ринулся на Рыкова мгновенно,
Тадеуш спас его, не то бы вышло худо
И Рыков бы живым не выбрался оттуда.
Добжинские с Литвой опять в согласье были,
Размолвки давние рубаки позабыли.
Сражались доблестно, друг друга поощряя.
Добжинцы видели, как шел Подгайский с края
И егерей косил палево и направо.
Кричали радостно: «Подгайский, браво, браво!
Литвины молодцы! Толк понимают в битве!»
Сколуба закричал израненному Бритве,
Который саблею махал еще живее:
«Виват Добжинские! Да здравствуют Матвеи!»
Не слушали они — ни Матька, ни монаха,
А доблестно дрались без устали и страха.
Покуда фронт еще удерживала рота,
Гречеха вышел в сад, видать, затеял что-то,
Недаром рядом с ним шел осторожный Возный,
Выслушивая план атаки грандиозной.
Стояла сырница на поле конопляном,
Где треугольник был построен капитаном.
Казалась сырница обширной ветхой клеткой
Из балок, связанных крест-накрест, — кладки редкой.
Сквозь щели кое-где круги сыров светились,
Снопы пахучих трав под крышею сушились —
Шалфей, анис, ревень, чесночные головки.
Ну, словом, здесь была аптека Соплицовки.
Диаметром она в полчетверти сажени,
Но на одном столбе держалось все строенье,
Что аиста гнездо! Подгнил и столб дубовый,
Который был всего строения основой,
И расшатался он, подточенный столетьем,
Давно уже Судья был озабочен этим.
Хотел он сырницу на новый столб поставить,
Но не сломать ее, а только лишь поправить.
Все как-то времени не находил покуда
И только столб подпер, чтобы не вышло худо.
Вот эта сырница, без прочного упора,
Над треугольником свисала у забора.
Гречеха с Возным шли к ней сквозь кустарник дикий.
Несли они шесты, как сабли или пики;
За ними ключница тащила поваренка —
Мальчишка хоть куда, есть у него силенка!
Пришли, уперлись в столб тяжелыми шестами
И всею тяжестью на них повисли сами
(Так на речной мели засевшую вицину
Толкают с берега шестом на середину).
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу