Перевод А. Ревича
{7} 7 Романтика (стр. 29). — Полемический характер баллады связан с литературными спорами того времени. Развитие романтизма в европейских литературах поставило перед польской критикой вопрос об отношении к новому направлению. В 1818 г. поэт и критик Казимеж Бродзинский (1791–1835) выступил со статьей «Замечания по поводу духа польской поэзии» (позднейшее название — «О классицизме и романтизме»), где, не присоединяясь ни к одному из направлений и предлагая польской поэзии иной, «средний» путь, с оговорками, все же признавал за романтизмом известные достоинства. Ему ответил статьей «О классических и романтических произведениях» (1819) известный польский ученый и философ, сторонник идей просвещения и классицизма Ян Снядецкий (1756–1830). Он ополчался не против отечественного романтизма (такого еще не было), а против перенесения на польскую почву крайностей романтизма зарубежного, прежде всего немецкого, с его философским иррационализмом, и вместе с тем предостерегал против радикальных политических тенденций, оценивая романтизм как «школу измены и заразы», как проявление «дикости и неотесанности». Снядецкий и выведен Мицкевичем в «Романтике» в облике ученого «старца».
Methinks, I see… Where?..
In my mind’s eyes.
Shakespeare
[1] Как будто вижу! Где?.. В очах моей души! Шекспир (англ.).
Девушка, что ты?
— И не ответит —
Нет ни души здесь. Ну что ты?
Тихо местечко. Солнышко светит,
Что же ты руки тянешь в просторы?
С кем ты ведешь разговоры?
— И не ответит.
То в пустоту ненароком
Смотрит невидящим оком,
То озирается с криком,
То вдруг слезами зальется.
Что-то хватает в неистовстве диком,
Плачет и тут же смеется.
«Здесь ты, Ясенько? Вижу, что любишь,
Если пришел из могилы!
Тише! меня ты погубишь,
Мачеха дома, мой милый!
Слышит? — и ладно, пусть я в ответе!
Ты ведь не здесь — на том свете!
Умер? Как страшно в сумраке ночи!
Нет, мне не страшно, ты рядом, как прежде,
Вижу лицо твое, губы и очи!
В белой стоишь ты одежде!
Сам ты холстины белее.
Боже, как холодны эти ладони!
Дай их сюда — отогрею на лоне.
Ну поцелуй же, смелее!
Умер! Прошли две зимы и два лета!
Как холодна ты, могила!
Милый, возьми меня с этого света,
Все мне постыло.
Люди все злобою дышат,
Горько заплачу — обидят,
Заговорю я — не слышат,
Вижу, а люди не видят!
Днем не придешь ты… Не сон ли?.. Как странно
Я тебя чувствую, трогаю даже.
Ты исчезаешь. Куда ты? Куда же?
Рано, совсем еще рано!
Боже! Запел на окраине кочет,
В окнах багряные зори.
Стой же! Уходит. Остаться не хочет.
Горе мне, горе!»
Так призывает девушка друга,
Тянется следом и плачет.
Голос печали слышит округа,
Люди толпятся, судачат.
«Богу молитесь! — твердят старожилы, —
Просит душа о помине.
Ясь неразлучен с Карусей поныне,
Верен был ей до могилы».
Я в это верю, не сомневаюсь,
Плачу, молиться пытаюсь.
«Девушка, что ты?» — крикнет сквозь ропот
Старец и молвит солидно:
«Люди, поверьте, поверьте в мой опыт,
Мне ничего здесь не видно.
Духи — фантазия глупой девицы,
Что вы за темные души!
Спятила — вот и плетет небылицы,
Вы же развесили уши!»
«Девушка чует, — отвечу я сразу, —
Люди без веры — что звери.
Больше, чем разуму, больше, чем глазу,
Верю я чувству и вере.
Будет мертва твоя правда, покуда
Мертвый твой мир настоящим не станет.
Жизни не видишь — не видишь и чуда.
Было бы сердце — оно не обманет!»
Январь 1821 г.
Свитезь
Баллада
Перевод В. Левика
{8} 8 Свитезь (стр. 31). — Озеро Свитезь расположено в окрестностях Новогрудка. Михал Верещака, которому посвящена баллада, — брат Марыли, возлюбленной поэта.
Когда ты держишь в Новогрудок путь,
Плужинским {9} 9 Плужины — усадьба Верещаков.
проезжая бором,
Над озером дай коням отдохнуть,
Окинь его любовным взором.
Ты видишь Свитезь. Гладь воды ясна,
Как лед, недвижна и блестяща,
И вкруг нее, как черная стена,
Стоит таинственная чаща.
Когда в ночи проходишь той тропой,
Ты видишь небо в темных водах,
И звезды — под тобой и над тобой,
И две луны на синих сводах.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу