яшка казанова - стихи

любили без году неделя,
наделали стихов, поспешно
спеша. друг другу надоели.
и целовались по привычке
приветливо, как два супруга,
с упрямством дьявольским. но вы чем
от них отличны? та же тяжесть
таится в вашем брачном ложе,
лишь отличаясь сном, но так же
приземиста. и даже возглас –
не на двоих, как было раньше...

июнь. свежо. почти промозгло.
серьезный юный барабанщик
идет по набережной. звонко
чеканя песенку про счастье.
идет, мне кажется, за водкой
отцу. а может быть, прощаться
с любимой девочкой. ей – в лагерь,
там пионеры пахнут мылом
и голозадым девством. флаги
в небесных сферах про кумира
напоминают ежечасно,
ежеминутно, еже-еже,
ей-ей! ей хочется прощаться.
ему – влепиться пальцем между
ее ладошек. и жестоко
прижаться к щечке алой-алой.
и, как собака, сделать стойку.
вот три вокзала. три вокзала...
и девочка в короткой юбке.
плиссе? не вижу... просто в складку?
ее зовут, конечно, юлька.
ему в соитье этом лаком
дифтонг. он жмет его начало
так нежно, что готов взорваться.
и снится девочка ночами,
и сны, похожие на вальсы,
еще не выдают, что скоро
случится «без году неделя».

из многочисленных искомо
одно. и, обретая тело,
оно сопит, прижав височек,
к моей груди по женски жадной.
и снится сон. хмельной и сочный.
и на двоих.
2002/06/17

суицид по балконам – кто крайний?
телами, как к матери, жмемся к раме.
ночь такого густого замеса,
что нет ни страха, ни страху места.
лишь инстинкт скребется в подвздошье,
и мы – на асфальт. как дождик. как дождик.
2002/06/19

он курил и молчал, как положено, метко.
обнимался со мной. незапятнанной меккой
представлял мои губы и, комкая галстук,
от желаний корявых стонал и ругался.
он был вовсе мальчишкой, забывшим про возраст,
седину, положенья. смешно и проворно
целовал мне ладошку, бледнея. носками
рисовал на ковре иероглиф. но с нами
был еще один мальчик, красивый и тонкий,
постоянно в уме подводящий итоги
наших жестов. бесплодно созревший до срока
под простынкой. и взглядов его катастрофа
затмевала веселого первого. галстук,
точно так же измятый, уже издевался
и стремился удавкой к ажурной лепнине
потолка... о беде своей мальчик, шепни мне.
я помочь не смогу ни руками, ни словом,
но ругай меня стервой поганою, слопай
все мои пожиманья плечами, разденься,
напугай меня яростной пылкостью действа
и пощечиной врежь без закона и цели.
знаю, что-то проснется в руках ли, в лице ли...?
ты изменишься, станешь проворным и сразу
позабудешь меня. и болячки отказов,
затянувшись чужим поцелуем, отсохнут.
ты какие-то цифры надавишь – по сотам
мед твоих разговоров с другой, объясняя:
«скоро буду. прости. засиделся с друзьями».
2002/06/25

хочу целовать тебя ртом в рот,
но мой барометр врет врет.
хочу раздевать тебя глаз в глаз
до бесстыжего теплого глянца
твоих округлостей. лбом в лоб
бодаться. стекать к омуту-логову
и томиться, тягучей слюной полнясь.
и сплетением бедер переползать полночь.
но мой барометр врет, улыбается мирно –
сегодня тебя не штормит.
2002/06/27

у меня характер папы.
только с синими глазами.
это было бы красиво.
только что-то не совпало.

у меня характер папы.
только рот покусан слишком.
это было бы пикантно.
только я сама кусала.

у меня характер папы.
только тоньше бедра-плечи.
это было бы желанно.
только трудно быть нарциссом.

у меня характер папы.
только он стихов не пишет.
повезло хорошей маме –
пап спит без сновидений,
не ворочаясь.
2002/11/11

не брожу, не брежу, не бреюсь.
приласкать бы тебя, как кошку,
(ты красивая – просто прелесть)
через кожу бы, через кожу.

не бравирую, не бедокурю,
не блюю в сортире украдкой.
где еще тебе взять такую
толидевочкутоликралю?

где еще тебе взять такую,
чтоб в постели совсем по-шлюшьи,
а с утра не пьет и не курит,
и рубашку тебе утюжит?

где еще тебе взять с глазами
в пол-лица, с ароматным пульсом.
откровенность сродни казарме:
пот – портянки – поспешно – пусто...