яшка казанова: стихи

девочки сонечки сонные сладкие
сыплют словами стихами соблазнами
стервами суками с гелями, с лаками
с лайковой кожицой с криками с ласками.
девочки сонечки. смысл – безделица:
нужно делиться собой апельсинчато –
нате вам дольку! а если не делится,
рвется цветное сердечко из ситчика?

девочки сонечки. сонечки девочки.
все постепенно меняют фамилии
и имена.
2001/10/25

я не приду на твой концерт.
я не люблю толпы.
ты что-то выкрикнешь в конце –
в глаза, ладони, лбы –
ты провизжишь. а полчаса
отныне – на портвейн.
давай построим город-сад
в заплеванной неве?

давай устроим там бордель
для тех, кто в нас влюблен...
смотрителем ненужных тел
я быть согласна в нем.

мы продаемся за гроши,
за запах роз у ног...
прозрачным золотом расшит
мой саван-кимоно.
и за стеной – зеленый рай,
и дети в ползунках.

какая темная нора.
и выбраться никак
нельзя.
2001/11/08

смотри-ка, я – неплохой стрелок:
руки перебродившие, мокрый лоб,
ее лицо в ореоле фонарном
с дырочкой в форме рта.
(потом: менты, угластые нары,
мертвая темнота, темная мертвота)

смотри-ка, цель оправдала срез
отпечатков с подушечек пальцев. слез
слой, обвинявший меня в убийстве,
в прикосновениях к ней,
в помыслах ab ovo лесбийских,
исторгаемых из самых-пресамых недр.

смотри-ка, она оказалась жива,
она отказалась сжирать, жевать
моих поцелуев клейкие пули.
она умнее других.
мозги сварились от похоти. пудинг
мыслей весомей чугунных гирь.

смотри-ка, это всего лишь бред
больной простуженной в ноябре.
мы с нею почти не знакомы, разве
только слепляли взгляд.
народ полупьяно спешит на праздник...
я вовсе не пью. зря.
2001/11/08

несказанных нежностей тромбофлембит
мне вылечит женшина в белой сорочке.
не врач, но в попытках целебно любить
даст фору врачам, экстрасенсам... короче –
я помню твой запах и угол плеча
пока. поправимо. залижет, загладит.
не врач, я бы вряд ли бежала к врачам
по осени. строгие стройные грани
стакана, как грации. танго. сюжет
донельзя убог. это даже приятно.
я помню твой голос невнятно, уже
замазана ранка, поставлен на якорь
бумажный корабль. и дым из трубы
коптит мне ресницы. особая пытка –
так просто лечиться любовью любых,
столь неприхотливых к еде и напиткам.
2001/11/12

к сатиновому небушку мордой лезть рада,
к сатиновому боженьке на колени – плюх.
отчего бы тебе, господи, не подарить лекарство от рака
самой течной горячей и наглой из твоих шлюх?

я бы, черт подери, лечила им бабушку.
я бы, черт подери, свинтила из столицы за тыщу верст.
месяцем желтым горланю своей возлюбленной баю-баюшки,
месяцем желтым, по пальцам ползущим, как воск.

за буек заплывала в каждом из мелких романов.
в глубоких тонула, как в кокаиновых хлопьях.
к небу – сатиновым ртом: невкусно и мало.
дефлорация старых дев смешана с запахом хлорки.

(в этих строчках – дама с именем, спрятанным в к.
я не чуяла капель ее девства на своей руке:
признание казановы, привыкшей хватать за суть,
а потом не знающую, куда эту суть засунуть)

я медицинский наряд повешу на спинку
той, что под руку ляжет. или на спинку стула?
куда вам удобнее? налейте глоточек спирта,
чтобы я выпила залпом и наконец уснула.
2001/11/12

краешек глаза неровно подкрашен –
напрочь забыто искусство кокетства.
нежная алая первая кража
в теплых объятьях семейного кресла
спит. я любить ее буду безумно,
первую девочку с именем желтым,
спящую в кресле. будильника зуммер
пойман ладонью тревожной: «пошел ты!»
девочка спит, и мы обе не знаем,
как коротка протяженность взаимства.

нет, не пугайся. я вовсе не злая.
позволь докурить. очень нравятся искры.
я вспоминаю ее слишком редко,
чтоб опасаться измены спросонья...
кружево кражи и марионетка
в старом спектакле про гюнта. про сольвейг.
2001/11/12

зубного нерва визг мышиный.
я ненавижу бормашины.

ее глаза как черный хлеб,
укутанный пенициллином.
она нетронута, целинна,
она в оранжевом чехле
и в бутсах. я читаю снова
в своих дурных повадках сноба
не к месту вспыхнувшую дрожь.