яшка казанова - вы е бон

и зелёную шапку (ну мама связала!), и
этих штор несусветных сухой ацетатный шёлк.

а потом... потом она просто смотрит в глаза мои:
ты не бойся, малышка, всё будет хорошо.

а она говорит: «ты опять опоздал. ну как же
так? почему? Господи, весь в отца!»
я рулю по шарадам многомногомногоэтажек
и стараюсь не видеть сбоку её лица.

а она говорит: «ты одет, как бомж, или даже
хуже. может быть, съездием в магазин?»
я рулю по шарадам многомногомногоэтажек
и стараюсь смотреть на датчик масло? бензин?

а она говоритговоритговорит и никак не скажет.
я хотел бы обнять её крепко, но это, увы, уже
неуместно давно. по шарадам многомногомногоэтажек
я везу свою маму куда-то. надеюсь, в жэк.

слипаться телами, склеиваться, срастаться впадинамивыпуклостями.
любить так сильно, что кажется: чуть больше – и уже не вынести,
потому что сердце взорвётся от этих немыслимых киловатт.

ещё не проснувшись толком, в темноте тебя целовать
и слышать в ответ урчание: «ты меня разбудила...»

спускаться вниз на цыпочках, внушая себе «мудила,
опять не сдержалась! а ведь могла бы сейчас я
просто зевнуть, потянуться, встать, выйти.» и охуевать от счастья,
что не могла бы.

хочу стать: родинкой на твоём плече;
вакциной от гриппа, которую не заменить ничем;
чёртовым колесом, чтобы мир – у твоих ног;
клавишами, обычными самыми – в 7 нот
укладывать колыбельные.
и серенады.

самый тихий, самый робкий,
ты синяк на подбородке
мне оставил для того,
чтобы нежное клеймо
сообщало всем ненужным,
кто здесь чей. ведь правда? ну же!
признавайся. я смеюсь
над ярмом семейных уз
до сих пор и строю глазки
этой женщине угластой,
полагая, в том числе,
что оставить алый след,
свежий, на моём плече.
чтобы знали – кто здесь чей :)
ты сумеешь.

мне снова сегодня снилось, что ты – жена.
моя. не бойся. моя. чужих во сне не бывало.
итак: ты (смугла, нахальна, нахально обнажена)
пьёшь карменере, забираешься под покрывало,
целуешь меня, показываешь кольцо
на безымянном, смеёшься, вредно щекочешь чёлкой,
вдруг говоришь: «ты сумеешь быть их отцом?
их, живущих во мне, мальчика и девчонки?»
а я замираю от ощущения: да...
как же я раньше, глупая, не поймала?
ведь это чувство было во мне всегда!

пьёшь карменере, забираешься под покрывало,
кладёшь себя в мои руки и по чуть-чуть
в них растворяешься, дышишь всё глубже, тише.

а я замираю. и очень тебя хочу.
и... мягко баюкаю вас.

дорогой мой Бог, ты спрашивал про мой «женский каприз» – так вот он:
сделай меня лучшим в мире громоотводом.
да-да, меня, в этой шапке нелепой, в боксерах, в свитере синем.
сделай меня мудрой, спокойной, сильной,
как гоша (который жора, который гога)
из кино про москву. там ещё баталов играет. ну, Бог, а
почему бы нет? ты же сам понимаешь – сдюжу!
я была юлянчей, юляшей и яшей, и даже юшей –
так давай попробуем! просто: возьми и сделай,
ты же можешь.

Бог! /нет, не так. итак:/ дорогой мой Бог!
я куплю лотерейный билет, перестану грызть ногти!
только бы одна во сне утыкалась в мой левый бок,
а другая была уверена в каждой ноте.

анечка, здравствуй. мне опять приснилась она.
с глазами женскими, с повадками пацана.
и не говори мне снова, что ты не беременна.

ведь всё известно: как «девчушку-то» назовём;
какую ей сказку придумаем; что соврём
про капустного аиста... какой поднимется рёв,
когда она перестанет верить в деда мороза!
любить её будем кишками, пороть – ладонью и розгой.

анечка, слушай. слушай меня внимательно:
ты ведь лепилась как раз для того, чтобы быть матерью,
так нахуя тебе эта нелепая математика?

ведь всё понятно: мне средний напишет «да!» =>
я позвоню тебе, и (точь-в-точь как тогда!)
начну всхлипывать в трубку => а ты скажешь мне: «ерунда.
пара швов, плюс после наркоза я не вязала лыка,
но, зыкина, если бы ты только видела эту её улыбку!»