Наталья Загвоздина - Дневник

Обёрнута теплом по край стопы, касаясь
материи земной тревожаще едва, —
сильфидой, ветерком издалека казалась
раскрытым небесам… А близко щебетал

народ, влюблённый в Град, в твой свет и Ваши лета,
младенческие, и – собравшие в одно:
что – в дар и что – трудом (бежала, вожделела) —
в невидимый покров скроенное рядно.

Берёт за горло, бьёт
по слабому, пугает
протяжностью… Сулит
безвестное… Объём —
растёт… И нет улик
у дома… Попугаем
не станет воробей.

Мы все из отчих рощ.
На древе – пой, робей,
но – выстой! – до порош
и – далее – по рост,
по крестовидный знак,
напутственный, руки.

Когда в ответных снах
мы чаем – о других
просторах .
Высоко – в которых.

С художником в вояж в Италию под пиний
классических корон блаженство – супротив
дням Севера. На час. И – далее… Попили
непуганой воды, и будет… Чтоб пройти

меж горем и бедой, как Сциллой и Харибдой
в Мессине (всё она, Италия вблизи…),
когда слагает жизнь и жертву, и корриду,
и пленного творца Италия блазнит…

Лиловый растрёпанный куст,
оставленный в грядке.
Здесь воздух от прелого густ,
вкрапления – кратки

цветные. Где был корнеплод —
чернее ложбинка.
Он вызрел. Наверно, не плох —
«под зиму» ложится…

Покуда иду по жнивью —
мир – раем,
пошто же сама-то живу
на – крае?

Когда отпадают цветов
веночки,
и кажется утром светло —
не очень.

Лиловый растрёпанный куст —
в охапку,
чтоб не был по осени пуст
охранный

лист. Где раскрыт Омофор
над стадом —
все дома, всё – дома, и Дом
настанет.

Каштановой дольки узор
напомнил, напомнил, напомнил…
Собой прихотливо наполнил
пейзаж, натюрморт… И усох

в кармане. Помета на нём
чуть бархатна, не-повторима,
как тайное… Тусклый налёт
на девственном… Долька дарима

всем миром – каштановый срок.
Забудем, что где-то – в жаровню,
на те, на бульваре, в бистро…
Не здесь, на просторе широком…

Карман не вмещает никак
и малого – хватит на память
короткую – сколько вникать
в причуды охота напала.

«Я памятник себе. Хорош анфас и в профиль.
Что делаю – ура! Не делаю – вдвойне.
Я всех перескакал, неутомимый профи…
Я с миром – на один, и в мире, и в войне».

Прости! Примерно так. Где горько, где стыдливо
замалчиваю, бьюсь как рыба без воды…
Без воздуха, мой друг. Набедовал ты длинно…
И вот уже идёшь по жизни без оды…

Одышки. Что грустна, но теплила сердечко…
Здоровье – Божий дар, но сверху – вопреки
Дыханию, Кресту, Завету, что – Отечны
и жертвенны, без «но». И – зеркала, прикинь.

Нарочен мой жаргон. Не нападаю – плачу.
Как мать, что смотрит вглубь неспящею душой
и слышит: «Каждый миг мной целиком оплачен…».
И чувствует неправд язвительный душок…

…Но всё с тобой – и стать, и головы ношенье,
любовь к зверью и то ж вниманье к простаку,
собранью бедолаг… Где каждый – на току…
И цепи завитой отметина на шее.

Забытый крест. Лампады огонёк.
Укрытье допотопной тишиною.
Невидимо ступаешь в окоём
пространства, где течение широко

речное и небесное, сойдясь
на горизонт, не совпадая в близи,
где солнце загорается, садясь,
вселяясь в ускользающие блики…

Земное и небесное. В пути
всяк человек, вода, и звук, и воздух…
Мы не свободны выбирать: уйти
за окоём или остаться – возле…

И не умеем различать. Реке
попроще, и с неё не спросят.
Октябрь без обсужденья и речей
обменивает золото на проседь,

переходя в предзимие, в ноябрь.
Пора крестом вязать кашне… Забытый

лежит твой крест. Зовёт. Молчу. Но я
предтеча наступающих событий.