Наталья Загвоздина - Дневник

Я отведу дыханье октября,
на градус отклонившись от тебя…

На Бронной, в осень, в сумерках, рядком,
поговорим, поделимся прожитым,
и ковриком раскроется рядно
двух повестей, одним крестом прошитых.

Опальный лист, опавший, городской,
с утратой, тихо ляжет нам под ноги,
и мы, не раскрывая гороскоп,
не нужный испокон, себе – подмогой
в совместности. Мой друг, держи маршрут.

У Лермонтова сплин, стихи, Мартынов,
Молчановка, Тарханы и Машук…
И с прищуром смотрящая Марина
в Борисоглебском – близко-далеко…

А мы – подавно, перекрёстка дети.
И в полночь погружает целиком
нас ровное осеннее кажденье…

Платком неровным, в перекос,
с надорванным утком,
согрею становую кость —
хребтину. Не в укор,
не в счёт, не в осужденье за.
Не чуя рук и ног,
озябших, не шагну назад
и не спрошу иной.

Отяжелев виной – на якорь.
Без парусов.
Как застит и пятно на ярком!
Без пары снов,
без пары слов, без пары судеб,
без пары птиц…
Что оправдает и осудит
затишья тишь?

Я выстою в память Синая,
пещеры Пророка в скале —
святилища, Церкви. Сиянья,
поднявшего солнце с колен —

к Востоку, восторгу бессонных
глазниц горьких странников гор,
постигнувших коротко соли,
и чающих Кровью кагор.

Отшельник! Отсчитаны годы.
Моя не ступает нога
в твой след. Но синайские горы —
по сих – постовые оград.

Когда в беспризорной России
бесчинствуют ветер и мга,
и видится солнце курсивом,
и выменян голос на гам,
закрыв слуховых лабиринтов
сердечных таинственный путь —
тогда на «воздушных» перинах
другие покоятся пусть.

Кому-то – земля без границы,
победного марша простор.
Кому – вопреки – сохраниться.
И русского Бога призор.

Уже сказав «прости»,
я говорю «спасибо».
За врачевавший стих,
как письмецо с посыльным,
всего в один момент
решившее – чёт-нечет,
и отобрав монет,
что произвола нечисть.

Чужое слово – кость,
на удаленье – в черед,
в гортани лишний ком,
пересеченье через
препоны дольних сфер…
На том ему – преграда.
Христов сияет свет,
собрав в Акафист радость.

За капельку виски в стакане
под свежий антоновский сок!
Где ваша прямая такая
дорога, моя – в искосок, —

мы действуем. Храм, где под нимбом
без отдыха молят о нас
Святые, простит и поднимет
в небесного поля тона —

лазурные, лунные, радуг…
За собранный яблочный мёд,
с кислинкой! За многая раны,
что поровну каждый возьмёт.

Такая благодать! Учусь любить. В ненастье
сбывается верней. Бульваром и двором,
каштан зажав в руке (чуть колется)… Не настежь
ни двери, ни окно – под арку поворот…

Знакомое кольцо Бульварное затянет,
подтянет до своих испытанных жильцов,
прошедших и… (дожди), как тайное за тайным,
дорогу проложив. Высокое крыльцо

преодолев. Осилив.
Плоды и осень. Боль и радость пополам.
Держу в своей руке каштановые сливы,
блестящие ещё, и мечу – попадать…

Когда б ты верил, как неповторим не только
сам, самый… Но любить, но зябнуть, но прожить…
Но быть. Собой самим. «И ни единой долькой
не отвернуться от…» Покуда – не прошли.

Нам тесно. В нас – тесно. Что ж суть?
Я вью алфавитом верёвку,
с которою выйду на суд,
чтоб встать перед Богом воровкой,
расхитившей жертвенный дар,
за так обретённый в купели…

Вот я – фарисей и мытарь,
и каждого – хлад и кипенье.

Дай, Господи, милость – собрать,
сберечь и умножить по вере,
в огне лоскутами добра
раскрой охраняющий веер.

Перейдя с предыдущей страницы,
забывать навещать, сторониться
я не буду ни нынче, ни впредь.
И с собой повстречаться – не вред.