Наталья Загвоздина - Дневник

На остров Анзер – враз,
и глубоко, и в гору.
Тебя ж – потоком фраз
до горизонта гонит
всегда попутный бриз,
не стронув ни пылинки,
и, в ополченьи риз,
ты – на виду, с поличным.

Что человек? Ему не в рост любовь
бесценная. Сворачивая крылья,
попробуй не упасть. Горланящий лубок
гармонии слышней. Отлаженную крышу

не ищет. Всё при ней.
Всё в ней – рожденье, смерть, вселенная меж ними.
И медленно моя становится прямей
дорога, и твои метания – смешными.

Постыдными до дна. Корней седых волос,
уложенных в убор, сомнительно великий…
Не хватит вместе сил и упряжи волов
с расслабленной души снять цепкие вериги.

Бесценная любовь у жизни на счету
единственном. Одна одной жива и полна.
Глядит, не пряча глаз, на зримую тщету,
задвинувшую впрок, до времени, на полку —

что больше дома. Сна ещё неуловимей.
Рассеяно в сердцах, явлении светил,
по крохам, по горам, в падении лавины,
вещании сверчка и пении витий…

И сколько ни держи – за пазухой, в кармане,
в коробочке, в шкафу, и даже за душой —
она уйдёт сама, корабликом, армадой,
в открытый океан, как Божий зрак, большой.

Окажется, что дождь – проверенный товарищ.
Невзрачный, мелочной, втихую снявший жар.
Как вовсе не экспресс, не литерный – товарный,
прошедший стороной (не видел и не жаль).

Окажется, что час бывает больше суток, —
две дюжины таких не смеряются с ним.
Окажется, что тот, кто выболен и сужен,
в не вещие твои к тебе являлся сны.

Окажется, что ты один своей дорогой,
что волей, что пинком, идёшь как на роду,
где сыплется в часах – не медлит, не торопит —
тот времени песок, что дунуть – не раздуть.

Здесь кошки друг другу родня.
Наполнена всячиной всякой
дворовая клумба – ронять
созревшее семя и – в садик

расти, разрастаться… Весной
какой-нибудь, будущей, скажем,
здесь вырастет дева с веслом,
поднимет фонтаны из скважин

глубокое прошлое… С лет,
почти незапамятных, память
держать ускользающий след
родимых бледнеющих пятен

здесь силится… Купол и крест
нацелены просто и прямо,
держа на воздусе, без скреп,
одну неделимую правду.

В вечерней электричке под шумок
вполголоса, под лампой вполнакала
тепло и неопрятно, и широк
в невымытом окне простор… Накатит
воспоминанья тянущий прилив
на глубину, где прошлый век прилип.

В вечерней электричке поздний сад —
сады – садов забытые названья…
И запахи… Вдыхаешь – и назад
уходишь, уплотняешься… Нас с Вами
там не было совместно. Сердца дрожь.
Как сладостно ходить там без дорог…

Въезжать в Успенье, и – в который раз.
На августе отыгрываться в рифму.
Смотреть в себя, в неведомое, рам
оконных перелистывая ритмом
идущих дней страницы – по сей-час,
с восхищенным встречаясь при свечах.

Посмотри! Это дышит листва.
Это мы примеряемся – вровень.
Сочетания это ли факт,
вычитанья осеннего в роще?
То и это, и…
вроде.

Под чердачною крышей ковчег
паутины, наполненной летом,
уходящим, ушедшим. Корней
не видать, но надземная лепка,

разрастанье, сплетенье стволов
старых яблонь снимает завесу
с этой тайны… Прицельной стрелой
слива падает. Память за лесом

остановится. Мне выходить
ещё рано. Над садом на крыше
доживаю, один на один
(да, одна), чем когда-то – накрыться,
и взлететь над собою – на крыльях.

Но пока надо мною – парад,
вровень – жизнь, от земли подношенье
необъятное. В силе – пора
сентября, с листопадом на шее…

Сентябрь задушит негой. Хлопья астр.
Палитра дня. Предчувствье тёмной ночи.

Подержит и отпустит. Долгий акт
предзимья (пустота и мёрзнут ноги)…
Воспоминанья прерванный антракт
метелью ободряющих атак…

Ползёт букашка, рысью – паучок,
здесь бабочка порхает, там застыла…
И красен израстания пучок…
Но дышит наступление в затылок…