Габриэла Мистраль - Избранные стихи

юность дарит ей дыхание свое

и густых волос отрезанную прядь.

На меня ее надежда -- на одну.

Я одна ей обещаю забытье.

Я к щеке ее старательно прильну,

ни на шаг не отступая от нее.

Уверяя: "Смерть -- отчизна и приют",

смерть подам ей, как понюшку табака.

То сирены Одиссею не поют,

что про смерть я заведу издалека.

"Смерть", -- шепну я, подавая ей еду.

"Смерть, -- скажу, -- и только смерть, куда ни кинь".

И ее к черте последней подведу,

повторяя это слово, как "аминь".

И она протянет руку в свой черед

и шагнет, куда указываю я,

и запекшиеся губы разомкнет,

и доверчиво хлебнет небытия.

И, счастливая, обмякнет навсегда,

и с улыбкой затеряется вдали,

как рожденные с ней вместе города,

окрещенные с ней вместе корабли.

И тогда я унесу на край земли

и посею, словно зерна дорогие,

эти кости там, где некогда легли

несравненные, нетленные, другие.

Чьих седин давным-давно простыл и след,

затерялся в глубине земного среза

те старухи, для которых смерти нет:

Сайта Клара, Катерина и Тереза.

Перевод Н.Ванханен

103. Поэт

"Счастливых рыбок танец

поверг меня в смятенье,

в том танце мировое

увидел я свеченье,

я так с ожившей ртутью

играл в самозабвенье,

но стоило застыть мне

от света в отдаленье,

бледнели пуще смерти

сверкающие рыбки,

но рядом с буйством света

вновь делался безумным".

"В сети, чье имя -- Полночь,

и в светляках полночных,

в лучах-узлах медведиц

я испытал мученье.

Ристалища любил я,

мечей и звезд боренье,

покуда не постигнул,

что, сеть раскинув, бездна

живой добычи алчет".

"И собственною плотью

я тоже был изранен,

и вырвался на волю

мой первый плач из сердца,

свое рассек я тело,

чтоб все мои стенанья

нашли освобожденье".

"Все то, чего касался,

мне нанесло раненье,

мне птицами морскими

казались эти раны,

я в странах света слышал

мои четыре бреда..."

"Мне крупных звезд Плеяды

не удалось плененье,

лишь гол о во круженье

улов мой темносиний".

"Я жил на острых гранях

души, чье отраженье -

в ножах, в сверканье лезвий,

в любви осатанелой

и в яростном порыве

в безудержной надежде

и в безнадежной скуке,

так отдавал я душу

химерам во владенье".

"И вот теперь из моря,

из моего забвенья,

мне знаменье явилось

Христа, чье воскрешенье,

как будто в чудной сказке

открылось напоследок,

узлы пеньки и сети

меня теперь не ранят".

"Я предаюсь отныне

Всевышнему Владыке,

и вслед ему иду я,

как вслед реке и ветру,

сильнее, чем в объятье,

меня прижал Он к сердцу,

даруя вдохновенье,

ведет меня с Собою,

и я твержу в волненье:

"Отец!" -- и замолкаю,

"Сын!" -- и молчу я снова".

Перевод И.Лиснянской

104. Голуби

Плоскую полдневную крышу

солнце раскаляет веками,

я сквозь сон полуденный слышу

горлицы стучат коготками.

Белый день и дом -- тихий омут,

плачет чья-то хворая дочка,

и жильцам не слышно из комнат -

горлицы стучат коготочком.

Дар мой материнский, глубинный

сыплет им зерно потаенно,

и глухой возней голубиной

полнится поющее лоно.

Три голубки бьются в подоле,

раздувают крыльями юбку.

Две -- пусть погуляют на воле,

а одну оставлю голубку.

Я не слышу слов и рыданий,

зной не надо мною клубится:

мой подол омыт в Иордани,

горлица моя, голубица!

Перевод Н.Ванханен

Послания

105. Послание к рождению девочки в Чили

Друг написал мне: "Дочка у нас родилась".

Было письмо разбухшим от первого крика

девочки. Вот я открыла письмо и лицом

к этому жаркому крику приникла.

Дочка у них родилась, и глаза ее так же прекрасны,

как у родителей в день, когда в их глазах

счастье. И, может быть, шейка ее, как у мамы,

очень похожа на шею викуньи.

Ночью она родилась, внезапно,

так раскрывается листик платана.

Мать не имела пеленок, и полотно,

первый услышав крик, на куски разрывала.

Так же, как Иисус-младенец, ночью

и под покровом январского Зодиака,

целый час малютка дышала

голеньким тельцем, порами всеми своими,

их Близнецы вылизывали, Рак и Лев.

Вот приложили ее к материнской груди,

новорожденную, и возраст ее

час, только час, а ее глаза

слиплись от серы.

Этому тельцу мать говорила слова

ласковые, те самые, что говорила

возле телят Мария, Мария возле козлят:

"Зайчик пугливый, крикуша моя золотая".