Никита [ИАКИНФ] Бичурин - Поэзия (1795-1848)

В Казанской семинарии Бичурин напитался не только просветительскими идеями своих учителей, но и эстетической системой просветителей, прежде всего Вольтера. Очевидно, с его творчеством ученый ознакомился в период изучения французского языка, т. е. последние годы пребывания в семинарии. В его стихотворениях и одах мы легко узнаем просветительские взгляды Вольтера: в них прославляется разум, воспевается «провещенный иерарх» (у Вольтера —«просвещенный монарх»).

Среди бумаг Бичурина, поступивших после его смерти [14]в библиотеку Александро-Невской лавры, не так давно найдена рукопись перевода «Генриады» Вольтера на русский язык. По словам исследователя А. Н. Хохлова, на ней «сохранились многочисленные пометы и варианты русского стихотворного перевода Н. Я. Бичурина».

Поэтическим творчеством, главным образом переводами, ученый монах занимался и в зрелые годы. (В 1830 г. Пушкин писал, что «переводчики — почтовые лошади просвещения».) Как известно, эстетика просветителей не только противопоставляла поэзию науке, но, напротив, «создала образцы того, что в XIX в. получило наименование «научной поэзии» (М. П. Алексеев).

Афоризм древних римлян («Где жизнь, там и поэзия»), ставшая главнейшим тезисом теории реализма Н. И. Надеждина, был близок духу Бнчурина. Предмет вдохновения он находил «прежде всего в человечестве, его деятельности и его истории», т. е. «в реальной земной действительности» (В. Г. Белинский). «Я привык писать одно дельное, высказывать откровенно, и притом в коротких словах,— писал Бичурин.— Пустое многословие может иметь место только в сказках, называемых повестями, где вымысел составляет подлинность вещи; в повествовательном же описании важных исторических вещей перемена слов и выражений может произвести сбивчивость в понятиях...»

Отрицая жанры западноевропейской беллетристики, он предпочитал очерки и зарисовки, которые, на его взгляд, лучше изображали жизнь россиян. «Сколько сокровищ непочатых, сколько источников нетронутых хранит в себе паша нескончаемая Россия...» — восхищался ученый-литератор, тем самым напоминая своим соотечественникам о патриотическом долге перед отечеством. Его поддержал великий критик В. Г. Белинский. «При этой качественной бедности... у нас совсем нет беллетрических произведений, которые бы в форме путешествий, поездок, очерков, рассказов, описаний, знакомили с различными частями беспредельной и разнообразной России... — писал русский критик.— А сколько материалов представляет собою для сочинений такого рода огромная Россия!»

Будучи человеком с идеями из XVIII в., Бичурин быстро находил общий язык с деятелями русской культуры разных направлений. Он имел хорошие отношения с такими московскими литераторами, как Н. И. Надеждин, Н. А. Полевой, К. А. Неволин, Ю. Венелин, Д. П. Ознобишин и др. В литературных салонах Петербурга наш [15]земляк общался с И. А. Крыловым, И. И. Панаевым, А. В. Никитенко, там же он подружился с декабристом Н. А. Бестужевым. По воспоминаниям М. П. Погодина, в гостиной В. Ф. Одоевского «сходились веселый Пушкин и отец Иакинф с китайскими сузившими глазками...»

Исследователи считают, что А. С. Пушкин мог познакомиться с Н. Я. Бичуриным в июне 1827 г., когда поэт впервые после ссылки появился в Петербурге и посетил семью Карамзиных. Там 6 июня он встретился со своим давним знакомым П. Л. Шиллингом, который и мог познакомить Пушкина со знаменитым востоковедом, в освобождении которого он принимал активное участие. По словам Д. И. Белкина, «в отношениях Пушкина к Бичурину, особенно в начальный период, было одно обстоятельство, которое необычайно сближало их: и поэт, и ученый были возвращены из «мрака заточенья».

Очевидно, биографическая близость подкреплялась еще близостью духовной. В 1827 г. Пушкин особый интерес проявлял к творчеству H. M. Карамзина. «Повторяю,— писал поэт тогда,— что «История государства Российского» есть не только создание великого писателя, но и подвиг честного человека». Между тем он сетовал, что «почти никто не сказал спасибо человеку, уединившемуся в ученый кабинет... и посвятившему целых 12 лет жизни безмолвным и неутомимым трудом».

Эти пушкинские слова в полной мере могут быть отнесены и к Бичурину. Великий русский поэт знал аналогичную судьбу ученого монаха и возмущался, что подобные ему подвижники России вместо благодарности вынуждены терпеть постоянные унижения.

Пушкина с Бичуриным сближала и их любовь к творчеству Вольтера. Сейчас можно предполагать, что к «Генриаде» французского поэта Бичурин обратился именно по совету Пушкина. Кроме того, смелая попытка Бичурина передать китайские поучения Саньцзыцзин (Троесловие) в стихотворной форме осуществилась не без поддержки столичных поэтов. Главным связывающим звеном здесь стал барон П. Л. Шиллинг, который при печатании книги применил свой новый метод литографирования китайских иероглифов. Идея перевода и издания «Троесловия» могла возникнуть у литографиста-барона и переводчика-китаеведа в одной кампании с поэтом Пушкиным. Не случайно в пушкинской «Литературной газете» сразу после выхода книги появилась положительная рецензия на нее. Участие А. С. Пушкина в ней проявилось «в отборе [16]четверостиший и комментария к одному из них», а также в редакторских правках в начале рецензии (Д. И. Белкин). Да и сам Бичурин считал обязанным подарить «Троесловие» Пушкину с дарственной надписью («Александру Сергеевичу Пушкину от переводчика»).