Никита [ИАКИНФ] Бичурин: Поэзия (1795-1848)

Болезнь, а потом и смерть двух членов миссии, серая повседневность — все это отрицательно сказывалось в поведении членов миссии. Через некоторое время сошел с ума один из иеромонахов. «Действительное от сей болезни средство состоит в деятельной жизни,— писал в своем донесении глава миссии в 1810 г.,— но упражнения, свойственные человеку неученому, нельзя найти в нашей уединенной жизни здешней».

В то время сам архимандрит вел весьма деятельную жизнь. «Не хваля себя, могу сказать,— писал глава миссии в письме от 14 августа 1810 г.,— что живу я здесь единственно для отечества, а не для себя. Иначе в два года не мог бы и выучиться так говорить по-китайски, как ныне говорю». Овладев китайской разговорной речью в течение четырех лет, он составил китайский «словарь вещей с русским произношением и переводом», изучил десять тысяч иероглифов. Но это было лишь началом, первым подступом к Храму науки. [10]

3. Прозрение подвижника

В одном из писем из Валаамской монастырской ссылки Н.Я. Бичурин признался, что в начале жизни он вел себя «весьма рассеянно», в чем и раскаивается. Но уже с 35 лет (1812 г.) «избрал для себя известные правила», которым с тех пор следовал постоянно.

В чем заключалась суть этих правил?

Биограф ученого Н. Щукин объяснял это так (очевидно, он передавал воспоминания самого Иакинфа): «На седьмом году пребывания в Пекине о. Иакинф стал переводить, по совету учителя, четырекнижие (сы-шу) с объяснениями и, к величайшей радости, узнал, что книги эти суть ключ к уразумению китайской учености; тогда же открылась необходимость знать китайскую историю, географию и статистику».

Если раньше филологические увлечения архимандрита вытекали из его прямых должностных интересов («содействование умножению в иностранном государстве церкви Христовой»), то теперь он занялся светскими познаниями, наукой. «Кроме истории, географии и медицины,— писал ученый в 1816 г.,— сколько других предметов, могущих обратить внимание иностранца и любителя древности... Сколько бы открылось новых явлений, если бы пройти здешнюю медицину и ботанику. Здесь давно прививают оспу... поэзия китайская имеет свое стопосложение, по ударениям располагаемое... риторика содержит свои правила для сочинений, и сии правила имеют некоторое сходство с нашими...»

Н. Я. Бичурин занялся углубленным изучением Китая, с этой целью («для окончания трудов в переводе историй, географии и других мелких сочинений») просил синод оставить его на следующее десятилетие. За это время ученый проштудировал пространную историю Китая в 270 томах, статистику в 18, энциклопедию в 20 и словарь в 6 огромных томах, перевел десятки томов китайских текстов всего 17 названий. (Основная часть опубликованных Бичуриным китайских переводов сделана именно в годы его пребывания в Пекине.)

И вот 15 мая 1821 г. члены девятой духовной миссии двинулись из Пекина в сторону России. Караван 15 верблюдов вез 12 ящиков книг на китайском и маньчжурском языках, ящики с рукописями, красками и шесть трубок с картами и планами (заметим: в один ящик [11]вмещалось более 20 томов истории Китая!). Это имущество главы миссии весило около 400 пудов!

По пути домой Н. Я. Бичурин вел дневник, внося туда не только наблюдения, но н свои настроения и чувства. «Когда взошел я на самую высшую точку гор,— писал он 25 мая 1821 г.,— то справа открылась предо мною обширнейшая, глубокая, усеянная холмами долина. В горных падях начинали образовываться легкие туманы, а в низменных местах уже представлялись обширными разливами. На левой стороне в отдаленности запада синелись мрачные утесы дальних хребтов, в которых терялась Великая стена, поворотившая отселе на запад. Большая дорога постепенно опускалась к северу гористыми местами, но средние холмы застенали подошву гор. Долго я стоял на подоблачной возвышенности и с удивлением рассматривал отдаленный окружности. Как свободно здесь сердце! Как чисты и возвышенны мысли! Тонкий воздух не тяготит чувств: дух легко погружается в сладостное размышление».

После долгой разлуки впервые увидев земли России, Иакинф не смог удержать свои чувства: «Благословенный край!— говорил я в радостном упоении чувств,— ты первый приветствуешь меня после долговременной разлуки с отечеством!»

Какое нежное и святое это слово «отечество»! Оно призывает нас к подвижничеству, исполнению своего сыновьего долга. Но подвижники — народ честный, гордый, не терпящий унижений, отсюда и мало приспособленный к дипломатической борьбе. Поэтому во все эпохи «подвижничество — это всегда драматизм, коллизия, конфликт, сопротивление движения — рутине, света — тьме, честности — комформизму» (Правда, 1988, 18 апреля).