Андрей Вознесенский - Выпусти птицу!

Получив твою меткую ярость,
пошатнусь и скажу как актер,
что я с бабами не стреляюсь,
из-за бабы – другой разговор.

Из-за Той, что вбегала в июле,
что возлюбленной назвал,
что сейчас соловьиною пулей
убиваешь во мне наповал!

Я иду по следу рыси,
а она в ветвях – за мной.
Хищное вниманье выси
ощущается спиной.

Шли, шли, шли, шли,
водит, водит день-деньской,
лишь, лишь, лишь, лишь
я за ней, она за мной.

Но стволы мои хитры,
рыси – кры…

Ты отвези меня, Туманный Парень,
к оленям вольным от недотык!
Почти до наста,
       объятый паром,
дымится
    вывалившийся
          язык.

Безмолвье тундровое фарфорно.
И слева вздрагивает бегом,
как сбоку
    зеркальце
         у шофера,
опальный воздух над языком.

Как испаряются, дрожат рогами
стада оленьи издалека!..
Так жук на спинке
         сучит ногами,
цепляя воздух и облака.

Олени вольные,
       примите с ходу!
Въезжаем в стадо, взрыхлив снега.
Четырехтысячная свобода
тебя обнюхает, как сынка.

И вдруг умчатся, ружье учуя…
Туманный Парень –
          опасный гость.
Пахнет предательством
          избыток чувства.
Не зря есть в сердце оленьем кость.

Как солнце низко,
         Туманный Парень!
Доисторическая тоска
стоит, как радуга,
         испаряясь,
немою
   музыкой
       с языка!

Жизнь не туманна – она железна.
Нам мотонарты кричат в снегу,
будто оранжевые
        жилеты
людей,
   работающих в пургу.

Целуется при народе
с танцором нагая подруга…
Ликуй, порнография плоти!
По есть порнография духа.

Докладчик порой на лектории,
распарившись как стряпуха,
раскроет аудитории
свою порнографию духа.
Искусство он поясняет,
лишенный и вкуса и слуха.
Такого бы постеснялась
любая парижская шлюха!

Подпольные миллионеры,
когда твоей родине худо,
являют в брильянтах и нерпах
свою порнографию духа.
Напишут чужою рукою
статейку за милого друга.
Но подпись его под статьею
висит порнографией духа.
Когда на собрании в зале
неверного судят супруга,
желая интимных деталей,
ревет порнография духа.
Как вы вообще это смеете,
как часто мы с вами пытаемся
глядеть при общественном свете,
когда и двоим – это таинство…
Конечно, спать вместе не стоит,
но в скважине голый глаз
значительно непристойнее
того, что он видит у вас.
Клеймите стриптизы экранные,
венерам закутайте брюхо.

По все-таки дух – это главное.
Долой порнографию духа!

Был император крут, как кремень:
кто не потрафил –
         катитесь в Кемь!

Раскольник, дурень, упрямый пень –
в Кемь!

Мы три минуты стоим в Кеми.
Как поминальное «черт восьми»
или молитву читаю в темь –
мечтаю, кого я послал бы в Кемь:
1…
2…
3…
4…
5…
6…
7…
Но мною посланные друзья
глядят с платформ,
         здоровьем дразня.
Счастливые, в пыжиках набекрень,
жалеют нас,
      не попавших в Кемь!
«В красавицу Кемь
         новосел валит.
И всех заявлений
         не удовлетворить.
Не гиблый край,
        а завтрашний день».
Вам грустно?
      Командируетесь в Кемь!

Огни Медыни?
а может, Волги?
Стакан на ощупь,
Спят молодые
на нижней полке
в вагоне общем.

На верхней полке
не спит подросток.
С ним это будет.
Напротив мать его
кусает простынь.
Но не осудит.

Командировочный
забился в угол,
не спит с Уссури.
О чем он думает
под шепот в ухо?
Они уснули.

Огням качаться,
не спать родителям,
не спать соседям.
Какое счастье
в словах спасительных:
«Давай уедем!»

Да хранят их
ангелы спальные,
качав и плакав, –
на полках спаренных,
как крылья первых
аэропланов.