Андрей Вознесенский - Выпусти птицу!

Тебя зовут – весна и случай,
измены бешеной жасмин,
твое внезапное: «Послушай…» –
и ненависть, когда ты с ним.

Тебя зовут – подача в аут,
любви кочевный баламут,
тебя в удачу забывают,
в минуты гибели зовут.

Все хорошо пока что.
Лишь беспокоит немного
Ламповый, непогашенный
свет посреди дневного.

Будто свидетель лишний
или двойник дурного –
жалостный, электрический
свет посреди дневного.

Сердце не потому ли
счастливо, но в печали?
Так они и уснули.
Света не выключали.

Проволочкой накалившейся
тем еще безутешней,
слабый и электрический
с вечера похудевший.

Вроде и нет в наличии,
но что-то тебе мешает.
Жалостный электрический
к белому примешался.

Где прежде так резво бежалось,
путь прежний мешает походке,
как будто магнитная залежь
притягивает подковки!
Безволье какое-то, жалость…
Куда б ни позвали – пожалуйста,
как набережные кокотки.

Какое-то разноголосье,
лишившееся дирижера,
в душе моей стонет и просит,
как гости во время дожора.

И галстук, завязанный фигой,
искусства не заменитель.
Должны быть известными – книги,
а сами вы незнамениты,
чем мина скромнее и глуше,
тем шире разряд динамита.

Должны быть бессмертными – души,
а сами вы смертно-телесны,
телевизионные уши
не так уже интересны.
Должны быть бессмертными рукописи,
а думать – кто купит? – бог упаси!

Хочу отреченья простого
от черт, мне приписанных публикой.
Монархия первопрестольная
в душе уступает республике.
Тоскую о милых устоях.

Отказываюсь от затворничества
для демократичных забот –
жестяной лопатою дворничьей
расчищу снежок до ворот!

Есть высшая цель стихотворца –
ледок на крылечке оббить,
чтоб шли обогреться с морозца
и исповеди испить.

Направо холодное море,
налево песочечный быт.
Меж ними, намокши от горя,
темнея, дорожка бежит.

Мы больше сюда не приедем.
Давай по дорожке пройдем.
За нами – к добру по приметам –
следы отольют серебром.

Купаться в шторм запрещено.
Заплывшему – не возвратиться.
Волны накатное бревно
расплющит бедного артиста!

Но среди бешеных валов
есть тихая волна –
         пасата,
как среди грома каблуков
стопа
   неслышная
        босая.

Тебя от берега влечет
не предрассудок бесшабашный,
а ужасающий расчет –
в открытом море
        безопасней.

Артист, над мировой волной
ты носишься от жизни к смерти,
как ограниченный дугой
латунный
     сгорбленный
           рейсфедер!

Но слышит зоркая спина
среди безвыходного сальто,
как зарождается волна
с протяжным именем – пасата.

«Пасата,
    возвращающая волна,
              пасата,
запретны мои заплывы,
           но хлынула тишина
возврата,
я обожаю воду –
       но что она без земли?
                Пустая!
Я обожаю свободу –
          но что она без любви,
пасата?

Неси меня, пока носишь,
           оставишь на берегу, –
будь свята!

Я встану
    и, пошатываясь,
          тебя поблагодарю,
но ты растворишься в море,
          не поглядев,
               пасата…»