Константин Ваншенкин: Музыка из окна

Мальчики с той подлодки.
Хмурые моряки.
Жесткие подбородки,
Острые кадыки.

Но уже свет проплешин
Видите, замерев.
Каждый еще увешан
Знаками ВМФ.

Удары бывают,
Что память загубишь…
— Любовь забывают?
— Любовь не забудешь.

Мозги забивают
И чувствуют бодрость…
— А зло забывают?
— И трусость, и подлость

Труды затевают,
Друзей навещают…
— Добро забывают?
— Добро не прощают.

С неба осыпался звук самолета —
За горизонтом стихающий зов.
Так осыпается вниз позолота
Старых церквей и осенних лесов.

Две-три чешуйки осталось, не боле,
Воспоминаньем о прежней поре.
Видно сквозь ветви пустынное поле,
Капли дождя на холодной коре.

Это случается даже с богами,
Что временами приходят сюда.
Всех их вперед выносили ногами,
А ведь считалось: они навсегда.

Маленький этот поселок,
Замкнутая среда.
Грозного мира осколок,
Как-то попавший сюда.

Ни огонька за рекою.
Впрочем, отсутствует мост.
Господи, все под рукою:
Школа, работа, погост.

Мать, в муках, в счастье продержись
Младенец — жизни половина
Иль даже вся — выходит в жизнь,
Едва прервется пуповина.

А дальше — горе не беда,
И с той черты, предельно ранней,
Накатывает череда
Прижизненных напластований.

Но на каком-то рубеже
Вдруг иссякает лет лавина,
И вот не с матерью уже,
А с жизнью рвется пуповина.

Прочною служит основою
Собственной жизни плато.
Но на хрена ему новое,
Модное это пальто?

Впрочем, не следует спрашивать.
Не повернуть его вспять.
Хочет носить — не донашивать,
Жить — а не век доживать.

— Пускай я не эрудит,—
Заметил читатель хмуро,—
Мне нравится, как гудит
Сегодня литература.

Пожалуй, не для утех
Она существует ныне.
От этих устал и тех —
Порадовали иные.

Внезапные имена,
Которые многим внове.
Сочувствие и вина
И что-то еще в их слове.

Имущество конфисковали.
Машину? Дачу?..
Не смеши!
сдесяток книг нашли едва ли,
Что в доме были для души.

Приемник коротковолновый,
Когда-то собранный в кружке,
Но до сих пор почти как новый
Уже в брезентовом мешке.

Приемничку взять вражий голос
Не составляет ничего.
Он брал когда-то даже полюс.
А вот теперь берут его.

Здесь были бараки — несчастных и сирых
пристанище,
Чья ниточка жизни рвалась, бесконечно слаба.
Когда это было? При Сталине или при сталинщине?..
Да полно! Хоть вы не играйте сегодня в слова.

Ужасная истина,
Причастная к теме,
Увидена мысленно
Воистину всеми.

В ней связаны кабелем
Залитые хлоркой
Те ямины — с Бабелем,
Вавиловым, Лоркой…

Спрашивают: почему
Остальные допустили?
Ведь не хуже по уму.
Да и тоже были в силе.

Больно ловко в дело вник,
Аккуратно ямы вырыв,
И они попали в них,—
И одним из первых Киров.

Кто законным лишь путем
Собирался делать что-то,
Вряд ли понял и потом
Корни общего просчета.

Тот, усатый, был пахан,
Хмурый урка, уголовник.
И уж больно был поган
Взятый в руку уполовник.

Не на стеклах ветровых
Место этому портрету,
А на стендах, да таких,
Где фиксируют примету:

Злые оспины лица
(Зазеваешься — пристукнет!),
Где ра-зыс-ки-ва-ет-ся
Государственный преступник.

Горит густого вечера пожар.
Стою у борта. Тесные, как лузы,
В которые едва проходит шар,
Трещат давно построенные шлюзы.

Могучий век, ты славил и пинал,
Уничтожал и льстил — гордились чтоб
…Так в наши дни нам говорит канал,
Сработанный еще рабами Кобы.

Первая серия — Ягода,
Вторая серия — Ежов.
И тот, и тот — враги народа,
Один кровоточащий шов.