Константин Ваншенкин: Музыка из окна

За чаем близкие сидят.
Негромко звякает посуда.
Окно, распахнутое в сад,
Несет зеленый свет оттуда.

И долгожитель здешних мест,
Мне клен протягивает руку.
Что означает этот жест —
На встречу он иль на разлуку?

И вглядываясь в полутьму,
И вслушиваясь в шелест клена,
Я сам в ответ махну ему
Довольно неопределенно.

Привет, привет! И все дела,
И повернусь к своим домашним
Но, жизнь, ты что-то нам дала
Опять, как вечером вчерашним.

"Гладильщица" Сидура.
Отсутствует белье.
Но яростна фигура
Согбенная ее.

На желтоватом фоне
Чуть выцветшей стены
В натруженном наклоне
Разбег ее спины.

Круглятся руки длинно,
И, кажется, она
Сама, как эта глина,
Судьбой обожжена.

Охваченная гневно
Работою одной,
Лет двадцать ежедневно
Она передо мной.

Не затворяя всех дверей,
Щадя свою былую рану,
Других, наверно, не дурей,
Он шел к вагону-ресторану.

Состав швыряло на путях,
Порой раскачивало косо,
И очень близко: тах-тах-тах…—
Гремели в тамбуре колеса.

Он сел у самого окна.
Была ни шаткой и ни валкой
Равнина возле полотна,
Как бы раскатанная скалкой.

Еще с времен библейских, с тех,
Где ни двора и ни овина,—
Та неразгаданная степь,
Та азиатская равнина.

Что различал он? Чье жилье
Или кочевников стоянку,
Пока он пиво пил свое,
Пока хлебал свою солянку?

Раскачиванье голых веток,
Холодная голубизна…
Раздумываю так и эдак,
Гадаю: осень иль весна?

Догадываюсь: я в палате,
Где жизнь проста и смерть легка…
А музыка, как на параде,
Доносится издалека

Скромные юбочки, брюки на штрипках.
Окна музшколы. Метельный февраль.
Там регулярно играли на скрипках,
Виолончелях, звучал и рояль.

Жить, эти звуки на свет добывая,
Тоже, наверное, нужно уметь.
…Музыка нравилась нам духовая,
В гулких пространствах гудящая медь.

Явственно слышалась в клубах и в парках,
В залах, где туфельки на каблуках,
Сущность военная труб этих жарких,
Даже когда они в штатских руках.

Ну, а в дальнейшем, средь сел погорелых,
В прошлое хоть на минуту маня,
Гром барабана и отзвук тарелок
Долго преследовать будут меня.

Перекрестила — будто посолила
Картошку в чугуне.
Перекрестила — будто посулила
Живым остаться мне.

И я услышал сказанное слово:
Храни тебя Господь…—
Лицо запомнил женщины суровой,
Ее любви щепоть.

Я еще смотрел как сквозь туман,
Был слегка зажатый,
Но уже тогда крутил роман
С пионервожатой.

Через месяц в армию идти
В предрассветном дыме,
По снежку… Дальнейшие пути
Неисповедимы.

Залепляла губы — не горюй! —
Словно сладким кляпом.
Впрочем, мы считали поцелуй
Пройденным этапом…

Рынок в войну был в Малаховке,
Царствам роскошным под стать.
Самые франты и лакомки
Всё там могли отыскать.

Там же ходили и девочки
С блеском подчеркнутых глаз,
С вызовом: «Были бы денежки,
А остальное при нас».

Рынок, любого шикарнее,
Каждого бил наповал.
И незадолго до армии
Как-то я там побывал.

Был, разумеется, в курсе я
Цен, разорявших дотла.
Это, скорее, экскурсия
Перед отправкой была.

Время летело ускоренно.
Мальчик, из новых вояк,
Только одну «беломорину»
Там я купил за трояк.

Мог ли я думать заранее,
Что будет плыть надо мной
Долгое воспоминание —
Легкий дымок покупной?

Пуля около виска
Просвистела птичкой шибкою.
Струйка тонкого песка
Прошуршала за обшивкою.

Здесь привычный быт суров.
Настоящие окопники
Говорят почти без слов,
До рассказов не охотники.