Константин Ваншенкин - Прикосновенье

Ступая тапочками звонко,
Зажав замурзанный платок,
Шла незнакомая девчонка
И ныла: — Дядя, дай цветок!..

И на глаза довольной паре
Потом попался мой букет.
Простите, где вы покупали?
Какая прелесть этот цвет!..

Спросила встречная старуха:
— Им георгины не родня?..
И чей-то вздох коснулся слуха:
— А ведь и ты любил меня…

Весна мокрой тряпкой снега уже стерла,
Лишь в чащах они залегли.
На голых пространствах зеленые сверла
Дырявят поверхность земли.

На самом ходу, посреди тротуара,
Мешая прохожим пройти,
Весной, как войной, оглушенная пара
Не в силах расстаться в пути.

Мы пишем стихи, рассуждаем, пророчим.
Бумага под словом горит.
Толкуем о жизни… А жизнь, между прочим,
Сама о себе говорит.

Легко наездница гарцует,
И конь пускается в полет,
И так под музыку танцует,
Что странно, как он не поет.

Мы за живой стоим стеною,
Тебя я за руку держу
И потихонечку, спиною,
С тобой от круга отхожу.

Реши, куда пойти нам проще —
Вдоль тротуара иль тропы.
Что скроет нас надежней — роща
Иль движущийся лес толпы?

Набирает силу лист.
Я маршрут себе намечу.
Сколько ранних женских лиц
Попадается навстречу.

На троллейбус, на метро
Накатила дымка эта.
Вон их сколько намело —
Словно вишенного цвета.

Сколько свежих женских лиц
Чистым утром на припеке.
И какой-то старый лис,
Промелькнувший в их потоке.

Все было стойким зноем залито,
К утру не охлаждался дом.
Нам сдали комнату лишь на лето.
Найдем ли что-нибудь потом?

Заката длительное зарево
В окошках множило огни.
На дачу выбрались хозяева.
Вот и остались мы одни.

Твое зардевшееся личико,
И рассудительность в речах,
И от девического лифчика
Полоски на твоих плечах.

«Куда пойти? Что сделать?» — не решу я.
Стою, фуражку сдвинув набекрень.
Неистовствуя, мучаясь, бушуя,
Из-за заборов ломится сирень.

Природа зазевается немного,
И в тот же миг свободно и легко
Сирень, кипя, прольется на дорогу,
Как через край кастрюли — молоко.

И все заполнит чадом лиловатым…
Нет! Я не то сравнение нашел, —
Она с громовым яростным раскатом
Хлестнет как в бурю волны через мол.

Тих городок по имени Барятинск,
Закутался садами до бровей.
Трещат заборы, сдерживая натиск
Тяжелых, перепутанных ветвей.

Хрустит сирень, тоскует и теснится, —
И тоже тесно сердцу моему, —
Сопротивляясь, медленно кренится
И тонет мир в сиреневом дыму…

Стволы за окошком белёсы,
Едва проступают из мглы.
Но это совсем не березы,
А яблонь беленых стволы.

И кто-то у самого дома
Смеется среди темноты.
И песенка эта знакома —
Поешь ее только не ты.

Дорогая,
Помнишь ты, как в метельной ночи,
Догорая,
Дышат угли живые в печи?

А снаружи,
Если к стеклам приникнуть тесней,
В мире стужи
Видно клочья летящих теней.

До рассвета
Без лопаты за дверь не ступи!
Будто где-то
В белой хатке средь белой степи.

Временами
В кухне дужкою звякнет ведро.
То под нами
Осторожно проводят метро.

Полквартала,
Даже меньше — и вот он, Арбат.
Ты устала?
А за окнами хлопья свистят.

Будь же прочен,
Старый дом средь ревущих ветров.
(Между прочим,
Это, в сущности, первый наш кров.)

Звон метели.
Да от печки, что стихла во сне,
Еле-еле
Зыбкий отсвет дрожит на стене.

О если бы ты хоть на миг увидала,
Как я выбивался из сил.
Но что было делать — сирень увядала,
Пока я ее довозил.

Но ты никогда не была равнодушной,
Ты гладила каждый листок,
А мне говорила: «Немедленно нужно
Поставить сирень в кипяток».

Сначала я спорил. Но мало-помалу,
Буквально у нас на виду
Сирень распрямлялась, сирень оживала,
Как в самом заправском саду.