Константин Ваншенкин - Прикосновенье

Внизу холодная река,
Но женщина немолодая
Проходит в гору, лишь слегка
Под коромыслом приседая.

Чтоб воду ей не расплескать,
В ведре — березовые плашки.
И смотрит вслед на эту стать
Задумчивый рыбак в фуражке.

Воды холодной полоса,
А вдоль реки, вдоль серой глади,
Торжественно, как на параде,
Стоят навытяжку леса.

Здесь края обширные от века,
Только этим землям не в пример
Населенье — два лишь человека
На один квадратный километр.

Посреди безмолвного покоя
Не спеша беседуют со мной
В маленькой избушке над рекою
Молодые оба — муж с женой.

А на полках тонкие пробирки,
Баночки с мальками и с икрой,
Пестрые таблицы, схемы, бирки,
Пахнущие школьною порой.

Мы толкуем запросто за чаем,
За вопросом следует ответ:
— Как живем? Вот рыбу изучаем.
— Скучно ли? Весной, конечно, нет…

Пьет хозяйка медленно из блюдца,
И не понимаю почему,
Но глаза — глаза ее смеются,
Нежно улыбаются ему.

Представляю бури и ненастье
И вот эту дружную семью,
На земле живущую в согласье.
Что ж я им вопросы задаю?

От речной сверкающей излуки
Белый дым клубится по траве.
Я им жму по очереди руки:
— Заходите — будете в Москве…

Машут мне, как водится:
— Счастливо!..
Долго в поле зрения моем
На краю высокого обрыва
Над водой стоят они вдвоем.

Лодка. Дом. Бревенчатые стены.
И, вбирая мира голоса,
Немудреный веничек антенны
Словно подметает небеса.

Вот уже исчезла эта веха,
Никаких особенных примет…
Два зато хороших человека
На один квадратный километр.

Сквозь березник тлеют купола
Старой церкви. И крепчает ветер.
Ты почти такая, как была
Той порой, когда тебя я встретил.

Шутка ли сказать, когда кругом
Перемены, только перемены.
На пути, все более крутом,
Так они теперь обыкновенны.

Шутка ли сказать, когда вдали
Смешаны построек этих стили.
Сколько поломали, возвели.
Даже купола позолотили!

Только предвечерняя звезда
Не сдается времени на милость.
И, со мной пришедшая сюда,
Ты, как небо, мало изменилась.

На фоне неба все крупнее
И резче: всадник на мосту,
В прозрачном воздухе темней,
Нам ясно виден за версту.

И дети кажутся нам выше
На гребне дальнего холма,
И голубятники на крыше,
И даже самые дома.

И над рекой, как на карнизе,
Твой силуэт в том давнем дне,
Как прежде, четко виден мне.
…Вся суть в оптическом капризе.

Хотел бы я проникнуть в этот мозг!
Не скальпелем, конечно, не рентгеном,
А словно перекинуть легкий мост,
.войти, вбежать в порыве откровенном.

Хотел бы, если б выпала судьба,
Узнать — пускай не сразу, а помешкав, —
Что там таится, под прикрытьем лба,
Когда блуждает на губах усмешка.

Хотел бы я увидеть только раз,
Уж если мне досталось это диво,
Что кроется за тихим светом глаз,
Глядящих так спокойно и правдиво.

Он жил вблизи, но жил не на виду,
Он все скрывал. Зачем? На всякий случай.
Скрывал привычно радость и беду,
И лишь не скрыл он смерти неминучей.

Враги о том, что он врагом их был,
Догадывались, думаю, едва ли,
И женщины, которых он любил,
Ш этом даже не подозревали.

От спешки малый прок —
Показывает опыт.
Над чашкою парок,
Однако чай не допит.

Хозяйку по гудку
Как будто ветром сдуло.
Халатик на бегу
Повис на спинке стула.

Прозрачностью блестят,
Попав под вспышку света,
Шесть рюмок, ставших в ряд
За створками буфета.

Шесть чашек, как бутон,
Уложены на блюдце.
А на столе батон.
В луче пылинки вьются.

Течет гудок в окно
Ревет неугомонно.
На блюдечке одно
Колесико лимона.

Тупую боль загнал
Мне в сердце новый приступ
Болезни явный признак,
Прямой ее сигнал.