Константин Ваншенкин - Прикосновенье

Когда она выходит на люди,
Глядят из каждого окна.
Ступает будто бы по наледи
Настороженная она.

С каким скрываемым усилием
Она минует каждый двор.
Старух загорьевских консилиум
Уже ей вынес приговор.

«…Ну, ничего, потерпим капельку
И лучше будет нам, чем тут.
Глядишь, устроимся на фабрику,
И место нам в яслях дадут.

И станешь там ширять лопаткою
В песке, пока не надоест.
А может, будем с новым папкою —
Ужель на жизни ставить крест!..»

А перед взором чуб соломенный,
Что так мучительно знаком,
С цветочком белым над заломленным
Потрескавшимся козырьком.

Я довольно быстро свыкся с вашими
Возвращеньями: примолкший каблучок,
Поворот ключа в замочной скважине,
Смутный смех и выключателя щелчок.

Ни в какой вы не нуждались помощи,
Но огромная стояла тишина,
И среди безмолвья этой полночи
Ваша жизнь была защиты лишена.

Вы у жизни на краю
(Как бежит она!)
Юность видите свою
Неожиданно.

Вот вы из лесу домой
С клюквой в коробе.
Вот зима уже. Зимой —
Пар из проруби.

И замерзшие следы
Расплескавшейся воды
Из ведерочка
Там, где горочка.

Стал парнишка на пути,
Ловко выгадал:
— Поцелуешь — дам пройти! —
Вот что выдумал.

Обручальное кольцо,
Слабый свет его.
Позабытое лицо
Парня этого.

Слезы лить из-за него
Вы не будете.
Вспомнили — и ничего,
И забудете.

И глядеться в гладь стекла
Вы устанете.
Потускнели зеркала
Вашей памяти.

В полях осенних смерть-старуха
Бредет с косой или клюкой,
А роща кладбища сторуко
Грозит, чернея за рекой.

Неужто к нам она причастна?
При этой мысли всякий раз
Мы сознаем, что жизнь прекрасна
И часто баловала нас.

Не девочка, что лишь невинна,
Не девушка, что лишь робка.
Жизнь — женщина и, как рябина,
Сладка бывает и горька.

Неужто — спросим временами —
Среди обычной кутерьмы
Она стареет вместе с нами,
Хотя и медленней, чем мы?..

Он умер, а его жена
Жива-здорова.
Из растворенного окна
Глядит сурово.

Жестока эта полоса
И мысли эти.
Но раздадутся голоса:
Приедут дети.

И жизнь пойдет с их жизнью в лад,
Им карты в руки.
Потом еще смягчится взгляд:
Приедут внуки.

И все как будто ничего.
Родные лица.
И лишь с отсутствием его —
Не примириться.

Ах, молодые, напрямик
Шагали двое…
Как повернется мой язык
Назвать вдовою?

Жмется ситчика пестрота
К гимнастеркам довольно частым.
За рекой еще пустота,
Где садовым дремать участкам.

А где белым стоять домам,
Магазинам, химчистке, школе, —
Полевая дорога там
Да с картофелем пыльным поле.

Но как сбывшийся долгий сон,
Так томительно и уместно,
Возникает прекрасных! стон
Начинающего оркестра.

В мытых окнах дрожит закат,
День безоблачный провожая.
На руках матерей лежат
Дети нового урожая.

За окошком свету мало,
Белый снег валит, валит…
А мне мама, а мне мама
Целоваться не велит.

Говорит: «Не плачь — забудешь!»
Хочет мама пригрозить.
Говорит: «Кататься любишь,
Люби саночки возить».

Говорит серьезно мама.
А в снегу лежат дворы.
Дней немало, лет немало
Миновало с той поры.

И ничуть я не раскаюсь,
Как вокруг я погляжу,
Хоть давно я не катаюсь,
Только саночки вожу.

За окошком свету мало,
Белый снег опять валит.
И опять кому-то мама
Целоваться не велит.

Хорошо мне было в девушках сидеть.
Мне у батюшки работушка легка.
Мне у матушки так вольно было петь,
А с дружками мять муравушку лужка.

Размолоденьки любезные дружки,
Мне от слов-то ваших ласковых тепло,
Без огня-то вы мне сердце разожгли,
И без ветру мои думы разнесло.

Разнесло их, где густые зеленя,
Разнесло их, где над полем благодать.
Осердились тогда в доме на меня,
Захотели меня замуж отдавать.