Анатолий Гейнцельман - Столб словесного огня. Стихотворения и поэмы. Том 1

Там мы проводили б зиму,
Солнечным блестя чубом,
И не нарушал бы схиму
Нашу озлобленным лбом

Одержимый там мятежник.
Но потом опять весной
Повлекло б в сухой валежник
На болото, в край родной,

На покинутые гнезда,
К морю Черному в степи,
Где как будто ярче звезды,
Где вольготней на цепи,

Где Христос опять повешен.
Как разбойник меж других,
Где поэт один безгрешен,
Создающий странный стих.

Ты здесь, трагичная Старуха,
С серпом и молотом, ты здесь,
Едва лишь слышная для слуха
Того, в ком не погасла спесь.
Ах, подожди еще немного,
Не скашивай и не гвозди:
Я потерял в болоте Бога
И светоч загасил в груди.
Я сед как лунь, но я ребенок
Еще пред тайной мировой,
Я запах чувствую пеленок
И мать­голубку над собой.
Я всё отверг помимо Бога,
Следы которого везде,
Но отраженные убого
В болота мутного воде.
Дай написать нерукотворный
Мне лик Небесного Отца,
И я склонюсь тогда покорный
Перед тобою в час конца.
Я долго жил в таких потемках,
Что ничего не разберу,
И в отдаленнейших потомках
Мою не прекратят игру.
Я с тайной наигрался в прятки
И полюбил глядеть во тьму.
Пора оставить все догадки,
Пора взять посох и суму
И выйти вновь на богомолье
К неведомым еще местам
Иль в черноморское раздолье
Вернуться к спящим камышам.
Я возвращусь, рыдая, к Богу,
Как безрассудный Блудный Сын,
И Он укажет мне дорогу
В безбрежности лазурный скрын.

Стены мшистые как в золоте.
Времени бессильны молоты
Против генуэзской крепости.
Сверху агавы мечистые,
Канделябры стен лучистые,
Снизу море безграничное,
Серебристо­многоличное,
Снизу скалы черноглавые,
Снизу рыбаки лукавые
На своих орешках радужных.
Много раз сюда являлись мы,
В солнечных лучах купались мы,
В море голубом плескались мы...
В первый раз мы были молоды,
На заре любви, как в золоте:
Чрез врата пролива тесные
Вылетали в море с песнею,
Как и пепельные чаечки,
И любили без утаечки,
И Россия, мать болезная,
Как скала еще железная
Среди льдин стояла полюса,
Словно Сфинкс живой без голоса...

Во второй раз к старой крепости,
Уж наведавшись нелепости
Жизненной, мы вновь явилися
И словами окрылилися,
И на сизых скалах верили
В то лишь, что крылом измерили,
В то лишь, что себе построили.
Но России уж юродивой
Не было на свете Божием,
Льдины лютые с ней справились,
Витязи ее преставились...

В третий раз уже с сединами,
Словно выброшены льдинами,
Появились мы меж скалами,
Меж агавными кинжалами
Под стенами старой крепости.
Ради синей моря Библии,
Ради облачной симфонии,
Ради дивной церемонии
Солнечного погребения
В моря синие владения
Мы сюда явились, бедные.
И вокруг рельефы медные,
Словно в Дантовом Чистилище:
Всюду древнее святилище
Украшают, словно статуи,
Наши образы крылатые.
Всюду наши песни в воздухе,
Всюду наши лики в облаке,
Всюду наши тени прежние,
Всюду отошедших нежные
Лики с ласковыми пальцами
Над лазурными морскими пяльцами, –
И погибшей родины вдали
Проплывают призрачные корабли!

Орешек утлый наша барка,
И я лежу на самом дне.
Над головою неба арка
И солнце где­то в вышине.
Как на турецком рядом флаге
Луны серебряный серпок
Виднеется, как блик на шпаге,
Чахоточен и одинок.
Ни берегов, ни волн не видно,
Но чайки серые подчас
Слетают к барке безобидно,
Как будто изучая нас.
Мы двое в неподвижной лодке
Бессмертья синий нектар пьем.
Моя подружка в небе четко
Видна, как лик над алтарем.
В руках ее стихов тетрадка,
Моих стихов последних лет,
Она читает вслух так сладко,
Что внемлет чутко ей поэт.
А солнце жжет нагое тело,
Распятое на жарком дне,
Как будто бы на самом деле
Смысл жизни в полудневном сне.
Сливаются с волнами ямбы,
Всё сине в дремлющей душе,
В лазурных звуков дифирамбе
Исчезло жизни экорше...
Открой нам дверь Эдема, Боже,
Или мгновение увековечь:
Оно на вечность уж похоже,
Как неба голубая речь.

Последний лист я на платане
В дождливом сером январе.
В молочном скрылось всё тумане,
Лишь тени шмыгают на пустыре.
Вот­вот с качающейся ветки
Срываюсь я, как чиж из клетки,
И уношусь куда­то вдаль
Через молочную вуаль,
Дрожа как в лихорадке,
И подле мерзнущей лошадки
Врываюсь в грязь...
И с небом связь
Исчезла уж навеки,
Как в море реки...
Нет, я еще вишу
На самой высшей ветке,
И я прошу,
Чтоб из дрожащей клетки
Холодный ветер
Меня не обрывал,
Чтоб я, как сеттер,
Вдоль поля не бежал
Вослед болотной птицы
Или шальной лисицы.
И я вишу один, один,
Как золотой цехин,
Меж кружева ветвей,
И жду, и жду, чтоб соловей
Опять запел, чтоб изумруд
Покрыл платан,
Чтоб серый пруд,
Как грудь гитан,
Порозовел
И посинел.
Я чуть вишу
И весь дрожу,
Как Лир помешанный,
Как вор повешенный.
Две черные руки
Как языки
Повисли жаб, и заревел Борей,
Как клетки, полные зверей,
И закружился по дороге
Столб пыли,
А в нем и я убогий:
Не помогли
Мои мольбы…
Вокруг гробы
Казарм­домов
Для муравьев
Еще живых,
Хоть и гнилых.
Потом сады,
Потом следы
Недавних гекатомб
От дружественных бомб,
Потом громадное кладбище,
Где погребают нищих
Царей земли
В сырой пыли.
И там на плитах белых,
От мхов позеленелых,
Товарищей лежали кипы:
Каштаны их и липы
И просади акаций,
Как горы ассигнаций
Республиканских, рассыпали.
И долго мы лежали,
Прислушиваясь к склепам,
Где в разложении нелепом
Тела людей и черви гробовые
Преображались в куколки живые,
Преображались в шелковые травы
Да в цветиков душистых главы,
И семена
Будила недалекая весна.
Потом поднялся ураган
И листья желтые понес
С крестов и плит в небесный океан,
На самые вершины гор,
Где по снегу мы как узор
Лежали кружев золотых,
И там уж я совсем затих
Меж белых клубов облаков,
Витавших без оков,
Где в каждой капельке душа
Жила, едва­едва дыша.
И столько было их вокруг,
Что мною овладел испуг:
Ведь я давно не понимал,
Зачем их столько Бог создал.
И все они алкали тел,
Потерянных для новых дел,
И все они стремилися опять
Найти себе земную мать,
Как я желал на свой платан
Попасть, чтоб снова неустанно
Расти, зыбиться, шелестеть
И в небо синее глядеть.
Но вдруг из­под меня подснежник
Пробился чрез гнилой валежник
И в колокольчик зазвонил,
Чтоб дух я тихо испустил,
Чтоб вместе с облаком поплыл
Куда­нибудь без крыл...