Анатолий Гейнцельман - Столб словесного огня. Стихотворения и поэмы. Том 1

Всплеск синих волн. Алмазы пены.
Как смоль чернеющие стены.
Над пропастью чугунный крест.
Бушующий простор окрест.
А под крестом в скале могила,
Где спит угаснувшая сила:
В ячейке каменной поэт,
Потухший мирозданья свет.
Проснется ль он еще? Кто знает,
Но кажется, что он внимает
Симфонии мятежных волн,
Небытия блаженства полн.
О чем он пел? О чем мечтал?
У соловья, у черных скал
Спроси о том, спроси у волн,
Спроси у облаков: мир полн
Еще его святым пеаном,
Его душа над океаном
Еще кружится, словно стриж.
Спроси загадочный Париж,
Спроси Флоренцию, Неаполь,
Там много ароматных капель
Его души меж облаков,
Словесных много жемчугов.
Спроси меня: двойник усталый
Его я, выползший на скалы,
Чтобы соленым жемчугом
Упиться, словно это ром.
Вдали загадочные шкуны
Таинственные пишут руны,
И растворяюсь я окрест,
Схватившись за чугунный крест.

Не закрывай окошка летом,
Когда ты беспокойно спишь!
Есть в воздухе волшебном этом
Не только реющая мышь,
Не только звуковые волны,
Связующие темный мир:
Духовной он стихии полон,
Как инфузориями аир.
Потоки душ клубятся всюду,
Как облаком клубится пыль.
Так поклонись смиренно чуду,
Как на поле седой ковыль.
Подумай лишь о своих мертвых
И углубленно захоти,
Ответят всюду натюрморты
На самом торенном пути.
Они в волнах, в колосьях, в тучах,
Они в зыбящемся песке,
Они, как Млечный Путь могучий,
К твоей спускаются щеке.
Их много больше, чем живущих,
И мир принадлежит лишь им:
Он – царство душ уже не сущих,
Хоть мы их изредка лишь зрим.
Лишь умирая, мы в стихию
Вливаемся бессмертных сил
Для вечности евхаристии,
За рубежом своих могил.
Не закрывайте же окошка,
Чтоб мог явиться визитер
По голубой небес дорожке,
Хоть это, может быть, и вздор.
Нет, это явственнее яви!
Вот ручка чья­то седины
Твоей коснулась, Боже правый,
Вот очи грустные видны...
Вот чей­то ротик ледянистый
Касается твоей щеки...
Вот чей­то профиль виден чистый...
И ты исходишь от тоски...

Закрыты ставни. Свет потушен.
Кромешная в светелке тьма.
Контакт с реальностью нарушен,
И жизнь совсем уж не тюрьма.
Не страшно. Рядом спящий Ангел
Спокойно дышит, как дитя,
Да и не в том же ль самом ранге
Я сам на склоне бытия?
Мне ничего уже не надо,
Ни облаков, ни томных звезд:
Я опьяненная менада,
Я серый, сумеречный дрозд.
Я навидался солнца, моря,
Они теперь в моей груди,
И, никого уж не позоря,
Я сплю, как вечность. Не буди!
В руке держу я руку спящей,
И дышащую мерно грудь
К груди своей, мечты творящей,
Я прижимаю как хоругвь.
Нет у меня священней формы,
Нет связи лучшей с божеством:
Отсюда отлетают кормы
Для жизни в сердце мировом.
Лишь захочу, и полог ночи,
И хаос превратятся в день:
Она откроет снова очи,
И вышмыгнет ночная тень.

Та тень, что ползает с кошевкой,
Что там торгуется с торговкой
Или газетные афиши
Пугливее читает мыши,
То жалкий мой двойник телесный
В горячечной рубашке тесной,
То безобразный автомат,
То мой состарившийся брат.
Но в сущности совсем не эта
Карикатура – дух поэта,
Совсем не эта хризалида
Такого нищенского вида.
Душа поэта – облак светлый,
Блестящий в небе след кометный,
Душа поэта – цветик синий
Из нежных филигранных линий,
Душа поэта – ритм вселенной,
Прибоя голос неизменный,
Мелодия небесных сфер,
В аду горящий Люцифер,
Журчанье ручейка в осоке,
Слеза в Мадонны скорбном оке,
Бесцельное теченье лет.
Ничтожнее всего поэт,
Но только он умеет с Богом
Беседовать в краю убогом,
Но только он не знает страх,
Когда его хоронят прах:
Он знает, что опять воскреснет,
Как Феникс на земле чудесный,
Он знает, что его мечта –
Божественная красота.

Ах, зачем мы не удоды
С желтым, солнечным чубом?
Не дрожали б от свободы
Мы в Сибири под кнутом.

Лето красное мы б жили
В русской сказочной степи,
Гнезда б на березах вили
Птенчикам своим в кепи.

Враг один у нас – метелиц
Был бы снежный хоровод,
Но от этаких безделиц
Пестрокрылый бы удод

Улетел чрез желтый Каспий
На священный плавный Ганг,
Где шипит в осоках аспид,
Где ревет орангутанг,

Где цветет блаженный лотос
В шелестящих камышах,
Где дивнее Геродота
Летописи пишет Шах.