Анатолий Гейнцельман - Столб словесного огня. Стихотворения и поэмы. Том 2

И дни за днями чередою
Переплывали за Коцит,
И Феба с золотой уздою
Взошла квадрига на зенит,
И лето буйно сожигало
Свои цветные опахала.

На корабле недвижном суши,
Как в бурю восковые свечи,
И наши догорали души,
И наши догорали речи,
От поцелуев запылал
Души хрусталевый фиал.

И скоро в крике журавлином
Признали осень мы опять,
Пернатая походным клином
В Египет улетала рать,
И скоро ласточек фанданго
На берег закружилось Ганга.

Пора и нам о крыльях вспомнить
И унестися до зимы,
И в нас душа такой паломник,
Но только дальше были мы
Обречены уйти в изгнанье,
И дольше будет собиранье!

Спустились ратники однажды
И требуют насущной пищи,
А сам я, как последний нищий,
Страдал от голода и жажды;
Давно уж свой убогий пай
Делили с возлюбленною Кай.

«Спасибо вам, сидельцы-братья,
За то, что светоч не погас,
И за предсмертные объятья;
Пришел освобожденья час;
Вы с чистой совестью спускайтесь,
Откройте башню и сдавайтесь!

Скажите им, что мертвым звоном
Сейчас заговорит набат;
Пусть во враге им побежденном
Припомнится погибший брат;
Просите в склепе родовом
Похоронить за алтарем».

Спустились. Сдались. Ликованье
Из вражьего поднялось стана.
Осталось нам – соборованье, –
И жизни исцелится рана.
О Кая, Кая, мы одни,
Но тухнут наши огоньки!

Как розы сломанная вая
С уже привянувшим цветком,
Лежала радостная Кая,
По грудь покрытая платком,
И белые она, как в Лукке
Илария, сложила руки.

Я целовал их, как безумный,
Отогревал своим дыханьем...
«О мальчик, милый, неразумный!» –
Проговорила со стараньем
Она с загадочным смешком
Каким-то новым языком.

«Ведь это было уж когда-то,
И снова будет... А, ты стих!..
В San Marco помнишь ли Беато
Анжелико висит триптих?..
Ах, скоро, скоро мы узрим
Небесный Иерусалим!»

«Я вижу райские муравы...
Как много белых роз и лилий,
Как изумрудны Божьи травы,
И сколько семицветных крылий!
У самых пышных мотыльков
Скромней сияющий покров!»

«Открой душе моей окошко...
Я улетаю, милый Кай!
Крылатая теперь я крошка
В саду Христовом... Это рай!..
Кто эта детка-пилигрим,
Спешащая в Иерусалим?..»

«Кто этот золотой монашек
На узенькой в раю тропинке?..
Курчавый, чистый, как барашек?..
Смеются тихие былинки,
Смеется лучезарный рай...
Ах, это Кай мой!.. Это Кай!»

Умолкла. Стала строгой, строгой,
Как мраморная в склепе маска,
Окончена ее эклогой
Загадочная жизни сказка. –
Вдруг медь на башне ожила,
Запели вдруг колокола!

Какие мощные аккорды,
Какой трагичный благовест!
Кто ухватился там за корды
Для избраннейшей из невест?
Ведь я один теперь на башне.
Дрожа, иду наверх... Мне страшно...

А! сколько крыльев голубиных,
Серебряных, искристых риз.
Задрапирован, в складках синих,
На колокольне весь карниз, –
Но стая Ангелов Господних
К земной слетела преисподней.

Как птицы, меж колоколами
Они вечернюю лазурь
Колышут белыми крылами, –
И медь гудит из амбразур,
Протяжно, мерно и печально
В небесном озере зеркальном.

И, кантиленой очарован
Необычайных звонарей,
Мгновенье я стоял прикован,
Забыв трагедии своей
Надвинувшийся крайний акт,
И сердцем отзывался в такт.

Затем спустился, но крылатый
Создателя меж тем гонец
В печальные слетел палаты,
И розовый на нем венец,
К груди своей он, как лилею,
Прижал возлюбленной Психею.

И радостный ко мне младенец
Ручонки тихо простирал
Из белоснежных полотенец,
И звал меня он, тихо звал,
И ярче Ангела одежд
Сверкали очи из-под вежд.

К святой я устремился детке,
Но крылиев раздался шорох
За мной – и вдруг в искристых клетках
Тяжелые спустились шторы,
Я обернулся, и слеза
Мне чья-то пала на глаза.