Григорий Ширман - Зазвездный зов. Стихотворения и поэмы

Что в царстве вольном музыки и слова
Мы, воздухом возвышенным дыша,
Приветствуем высоко Хлестакова.

Мир, помнящий предательство времен,
С печальным пеплом их убравший урны
В музеи хмурые... О, мир культурный,
Ты памятью поэтов заклеймен.

Виргилий розовый, чей взор умен
От странствия. Гомер слепой, лазурный.
Эсхил багряный, топчущий котурны,
И черный Дант, на зареве имен.

В который раз окутывает сера
Наш древний дух. Колючей шерстью Люцифера
Хрустят в ушах бегущие часы.

Из ада дряхлого тебе нас вывесть, –
Повязка, меч, неверные весы,
Разящая слепая справедливость.

Презренный изм * * Речь идет о символизме. Г.Ш. , тоски твоей истоки
Граничат, может быть, с моей тоской,
Но я теку струею колдовской,
Я сам ваяю океан жестокий.

Текущему плащу я дал покой.
Я всех вас воплощу в широком токе.
Запрёте запад – вспыхну на востоке
И юг и север охвачу рукой.

И вы меня ничуть не устыдите,
Что я молюсь всё той же Афродите.
Моя молитва, как огонь, чиста.

Родства ищите, дедов обличайте, –
Мы всё равно в последний век Христа
Не верим в непорочное зачатье.

Выращивает мир стальные дыни,
Их в кованные ящики кладут.
А я вздвигаю розовый редут,
Хочу Олимпа отстоять твердыни.

Обломки мрамора давно в уныньи
Лежат разбросанные там и тут,
Безрукие, безногие, раздут
Живот их каменный да губы сини.

Богини милые, как жить без вас,
Без ваших выпуклых огромных глаз…
Опять над миром град, летят осколки,

Стальные дыни рвутся, слышен хруст
Коробок мозга, дым горбится колкий,
И мир, как колокол, певуч и пуст.

Венчанье было с грубой простотой,
Я не склонялся нежно на плечо Вам,
Епископ в облачении парчовом
Не подымал свой посох золотой.

Нам ветер пел простой акафист свой,
Нас бор благословлял дремучим словом,
Да желтый месяц в рубище лиловом
Один стоял над нашей головой.

Так чудно начали мы жизнь большую,
Живую музу одевать я стал
В шелка шуршащие, в литой металл.

Я плыл от поцелуя к поцелую,
Детей родил, но мир, как прежде, мал, –
Я мир другой творю, стихом бушую.

Веселые, как нож золоторотца,
Пролейтесь, обнаженные слова.
Плыви, как ветер, светлая молва,
Я с жаждой славы не хочу бороться.

О, человечек бедный, чуть жива
Душа, дрожишь, как тридцать три уродца,
Ты схвачен мной, на голове короца
И казни злой на шее кружева.

На свой костер, на ложе золотое
Я положу тебя… Магистры стоя
И молча выслушают речь мою.

А нежным доннам, что не могут пыток
Без слез смотреть, привыкшим жить в раю, –
Я предложу им прохладительный напиток.

Не демон сгорбленный, – морозный змий
Разросся весело в глухом эдеме.
Он первой той, что в льдистой диадеме
Паслась незнания, сказал: возьми.

Потом губами теплыми, как темя
Младенца той прославленной земли,
Он выбрал человека меж людьми, –
Как яблоко между ветвями теми…

Крепися, дух мой, радостью слепой,
Немою музыкой себя воспой,
Безмолвного грядущего гадатель.

Люблю тебя, кривая жизнь моя,
Где женщина интимна, как змея,
А лучший друг любезен, как предатель.

Без лишних украшений строят дом.
Стекло, железо, камень, – вот святое
Семейство архитектора, их трое
Жестоких, твердых, режущих бедром.

Засмейтесь, окна, распятым стеклом
В дыму заката, в розовом настое
Гнилого солнца тело золотое
Качайте весело, как челн веслом.

На дыбе вечера кирпично-алой
Растянута в прямую пользы малой
Великая кривая – красота.

Но мы поем, по-прежнему ликуя,
Когда нас распинают без креста
И подло предают без поцелуя.