Григорий Ширман - Зазвездный зов. Стихотворения и поэмы

И скажет он собравшимся шутам:
Смотрите, как склонило низко стрелку,
Весы – барометр, буря, видно, там…

И я вошел походкою смиренной
В готический пустующий собор,
А ты уже решил великий спор,
Напев живой испив из Ипокрены.

Умел ты не забыть земной арены,
Рудая Русь точила твой топор,
Кандальный звон ее с далеких пор
Вливал проклятия в наш род надменный.

И вот свершилось время, наступил
Широкой воли срок, но зубья пил
Никто не вынет из костей поэта.

Который век свою кладет печать.
Вопить не хочет перестать планета.
У жизни право есть одно: кричать.

Морозом Хаоса кусайся, стих,
Аккордами тысячелетий ройся,
Раскапывай пустыню безголосья,
Кудрявым зверем пой в полях седых.

Тяжелая земля, как туша лосья,
Арканами затянута, и тих
Равнины сон, лишь слышен злобный дых
Людишек, рвущих длинные волосья.

О, трижды нет, не злобствовать – удел
Великих мастеров немалых дел…
Стучите весело, густые кисти.

Как парус, вы растягивайте холст,
Огромную волну до вечных звезд
Мучительною музыкой возвысьте.

Быть может, оттого, что счастье я имел
Родиться в день, когда коленопреклоненной
Лауру легкую в соборе Авиньона
Петрарка увидал и светел стал, как мел, –

Я шесть веков спустя, как прежде, свят и смел,
Торжественно пою, сонетом полоненный,
Твой холод розовый, и твой огонь граненый,
И вихрево-гнездо, веселый цвет омел.

Как и тогда в давно промчавшемся апреле,
К полям протянуты лучистые свирели,
И кровь зеленая струится из полей.

В горбатых городах декреты на заборе,
Европа дряхлая – забава королей,
А в сумрачном бору прохладно, как в соборе.

В тиарах каменных готической Тулузы,
В распятых радугах старинного стекла,
В парче полуденной почила полумгла, –
То блеск Флоренции, что вывезли французы.

Мечом и пламенем скрепляли с нею узы
Франциски грозные, в ее колокола
Вливали музыку, и кровь, как звук, текла,
И точно статуи молчали в мире музы.

В полях Ломбардии под небом голубым
На лапы задние вставал косматый дым,
Скакали широко диковинные кони,

Пока Вероккио не выковал земле
Непобедимого, сидящего в седле
Завоевателя бессмертья Коллеони.

Зелеными верхушками горя,
Кремлевских башен дремлют кипарисы.
Их каменные корни роют крысы, –
То мускулы последнего царя.

Еще его прапрадед белобрысый
Лопухиной перчатку грыз не зря
И пал, хрипя, а глубже там заря
Кровавая да смуглый лик Бориса.

Воздвигнут мавзолей у стенки той,
Откуда Грозный в ризе золотой
Храм озирал, и правил царедворец.

Пустынный пьедестал невдалеке,
Где с бронзовой державою в руке
Сидел восьмипудовый миротворец.

Безумец, бьющий в медный барабан,
Охотится за музыкой мохнатой.
Ревут моря, в морях скрипят канаты,
И молниями парус осиян.

Судьба певцов – судьба островитян,
Укрывшихся от мира, как пираты.
Зеленым блеском волн они объяты,
У них веселый взгляд и легкий стан.

Безмолвствуют вода, земля и небо,
А нам не жить без песенного хлеба,
Кричать дано в удел певцу, кричать,

И грабя корабли земных столетий
На всё свою накладывать печать,
Упорные свои повысить плети.

Я чувствую, что солнце – это мрак,
Оскаливший в пространство мировое
Свой желтый зев, я слышу в яром вое
Великую хвалу планетных врак.

Я прокурор планет, я лютый враг
Ничтожества, гниющего в покое, –
И у меня на звание такое
Мандат потребовал один дурак.

Что делать нам, – сомнительная дата
И почерк тож у нашего мандата.
Запомни же, бездушная душа,