Авраам Шлёнский - Избранные стихи

с Творцом говорит — мычаньем, без слов.

Перевод Л. Цивьяна

Немая жуть листвы спаленной.

Величье пепла и преград.

Пою твой подвиг, непреклонный

самопожертвованья град.

Твои страданья восхваляю,

руин растерзанную боль.

Твою судьбу благословляет

земля, спасенная тобой.

Ведь города — не только крыши,

кварталов сумма и перил.

Они — миры, в которых слышен

неслышный шелест чуда крыл.

И страшною ценой потерь,

в сплетеньи стольких черных бед,

они теряют суть материй,

чтоб символами стать побед!

Перевод А. Пэнна

/Перевод А. Сольда/

Дом, что у самой реки.

Тонут в воде светляки.

Блики луны на воде.

Быть этой ночью беде.

Манит зеркальная гладь

и зарекает молчать.

Тонет — всплывает луна.

Тайну хранит глубина.

Бездна молчанье хранит.

Кто этой ночью не спит?

И почему человек

Уж не проснется вовек?

Плещется тихо вода.

В доме соседа беда.

Гаснут к утру светляки.

Где же тот дом, у реки?

Перевод А. Сольда

/Перевод Л. Тоома/

Намеком о себе гроза их известила,

во множестве зажгла зигзагов письмена.

Пожар пришел, пожар, на лес нагрянув с тыла,

но никого из них не пробудил от сна.

Пожар пришел, пожар — смахнуть листву с каштана

и в травы опустить каленую пяту.

Пришел, как страшный суд, — не врите, что нежданно,

как суд за глухоту, как суд за слепоту.

Пожар пришел, пожар, чтоб небу стать беззвездным,

по зарослям густым прошел, стволы паля...

Уж на земле хлебам не прорастать по веснам,

и, почернев с лица, кричат навзрыд поля.

Но сколь ни страшен крик насилий и увечий,

наперекор огню, мечу и топору

мы слышим шепот всех семидесяти наречий,

их человечную мольбу: "Я не умру!"

Неужто только мы мольбой не угодили?

Неправда! Славен будь, о правый Судия!

А тех, кто скажет: "Мы Амалеку простили",

да вычеркнут навек из бытия!

Перевод Л. Тоома

/Перевод Л. Тоома/

Ты бывал ли деревом, истерзанным пилою,

животным, у которого перебит хребет?

Все еще разносятся их стоны над землею,

а почему —

на это

никто не даст ответ.

Печалюсь я и радуюсь

звезде далекой каждой,

и ветру,

и поляне,

и запахам над ней...

А ты слыхал когда-нибудь, что такое жажда

не долгая —

не дольше пяти недолгих дней?

Но надо помнить меру,

решили,

и в страданьях...

Там есть такой бассейн —

ты на него взгляни

и погляди на статую,

раз посетил Майданек...

Там есть такой бассейн...

Будь прокляты они!

Тут были все продуманы

детали

образцово.

О влаге хрипло бредили обугленные рты.

«Кто хочет тут напиться?

Воды в бассейне вдоволь.

Воды в бассейне вдоволь.

Кто захотел воды?»

Шагнуть и окунуться лицом,

и на затылке

почувствовать пудовую ручищу подлеца,

пить эту воду мокрую

из мраморной поилки

до клокотанья в горле,

до смертного конца...

Перевод Л. Тоома

* * *

Дни без смысла, дни без цели.

В ваших трюмах — суета и ложь.

Уходит в даль тяжелый флот недели.

Эскадра хаоса, куда же ты плывешь?

О, дни без смысла, дни без цели!

Я не увижу черной гривы ночи. Рыж восход.

Корабль в гавани вопит от страха.

Зачем же ветер парус рвет,

как грешник, каясь, рвет рубаху?

В чем виноват он? Скажите кто-нибудь,

в чем виноваты мы?

Зачем все тяжелей мой бесконечный путь?

Куда бреду усталый среди тьмы?

На палубе лежит младенец, голодный разевая рот.

Ругаются матросы — лениво, еле-еле.

Бог знает чем нагруженный, плыви тяжелый флот,

плывите дни без смысла и без цели

Перевод Е. Шварц

* * *

Мычит светило. Круглой головой

из хлева Божьего кивает снова.

Вот, Боже милостивый, образ Твой —

мычащая, лобастая корова.

Рогатое стадо в долину идет

и гуляет там — пока не вечер.

Господь пасет свой мелкий скот

— род человечий.

— Проголодался?

— Нет!

— Чего ж здесь ищешь? — Хлеба,

немного воды. Милый брат,

мало мне надо — мне бы

стать козленком среди Божьих козлят.

Перевод Е. Шварц

* * *

Если вселенная пьяна и разнуздана

и песня ее вкривь и вкось — необузданна,

я — эта песня до самого дна.

Если вселенная сбесившийся пес,