Только прочтите и только учтите поэта гуманную эту черту.
Он не закончил строфы, когда в дверь постучали ногами,
заперли тело его в каменистый кровавый мешок.
Великолепную голову, полную музыкой, словом, Богами
тупо пробили свинцом, как пустой и ненужный горшок.
Не дописал он строки и рука содрогнулась от стука.
Линия вниз и потом еще вбок легкий штрих.
Это последнее прикосновение ангела, первая смертная мука
Это как будто бы мной недописанный стих.
Я принимаю грехи моей Родины грузом на плечи,
Русская кровь порождает чудовищ и черный народ.
Братья мои убивают моих близнецов и сестер моих нежных калечат.
Гений, как враг, на земле моей чудной живет.
Только полны города, городки и деревни
светлыми чадами Ангелов божьих, что дышат стихом.
Это для них Гумилев и Гомер со стихом своим древним...
так и летим без Земли, без страны на Пегасе верхом.
Ни день, ни два, ни три недели
Мы пьем, мы пьем,
Напьемся - и поем.
Потом шагаем еле-еле
И ищем три рубля вдвоем.
Мы в узких брюках и клетчатых рубахах
Шагаем по земле
Из ресторана в ресторан
Мы современные,
Не можем мы заплакать,
Мы просто грустные,
Никто из нас не пьян.
А наша совесть от безделья захмелела,
В глазах бездумная бесцельность бытия.
С какими девушками мы имеем дело,
Мои друзья, а иногда и я,
Чем девчонки эти наши виноваты,
Что не целуем им помаду на губах,
Не гладим нежно грудей их измятых,
Не рвем в экстазе их заношенных рубах?
Ну что же дальше, так и будет продолжаться?
Тонка нейлоновая нашей жизни нить.
Уж лучше нам и вовсе не рождаться,
А родились - так черт с ним, будем пить.
Снег сегодня сладок
и не мерзнет нос,
запрягай лошадок
в сани сена брось.
На дорогу кружку,
можно по второй,
рядом усади подружку,
ноги ей укрой.
Припев: Динь-динь-дон,
динь-динь-дон
под резной дугой.
всполошился зимний лес,
потерял покой.
Динь-динь-дон,
динь-динь-дон
шапку набекрень.
Снег летит из-под копыт,
ох, и славный день.
Мчимся мы лесами,
поворот - и стоп.
Вверх ногами сани,
мы летим в сугроб.
Вылез из сугроба
я под смех девчат,
а из снега у зазнобы
сапоги торчат.
Припев.
Было дел немало,
прожит год сполна.
Мы нальем в бокалы
крепкого вина.
Бьют часы двенадцать,
Новый год настал.
Это просто чудо, братцы,
как звенит хрусталь!
Динь-динь-дон,
динь-динь-дон
чтоб любили нас.
Чтоб с друзьями Новый год
встретить нам сто раз!
Динь-динь-дон,
динь-динь-дон
этот мирный час
пусть встречают на земле
триста тысяч раз!
Когда толпой видений нервных окружен,
от страшных зрелищ сбросив одеяло,
с испуга и тоски я прерываю сон
и в седенькую ночь иду куда попало,
по улицам пустынным в сырости кружа,
к Фонтанке выхожу, бреду ли вдоль канала -
мне попадется вдруг заблудшая душа
сошедшая, как я. с житейских пьедесталов.
Качаясь от вина, растрепан и небрит,
ползет мой тайный брат на тайное свиданье
с той вечностью немой, которая не спит,
которую зовут - похмельное страданье.
Карманы все пусты, хоть за ноги возьми,
вниз головой тряси - не вылетит алтынный.
Мы рядом постоим, побыв чуть-чуть людьми
и дальше поплывем по улицам пустынным.
Все чаще, все грустней встречаю эти тени,
и, заходя в колодцы гулкие дворов,
под утро в их глазах безумное смятенье
ловлю я как сигнал распавшихся миров,
Печальные мои, погубленные души,
вы живы и у вас покоятся на дне
такие истины, которые подслушав,
захочется отмыть до ясности в вине.
Кусок сухого хлеба
и горечи глоток,
В спиртном коктейле неба
плывет Луны желток.
Чтоб к конечной дате
с достоинством подойти
болейте и страдайте -
доброго вам пути.
Болейте за тех, кто веру
словами затер до дыр,
кто видит слепым и серым
этот спектральный мир.
За тех, кто друзьями предан,
врагами не позабыт,
кто знает одни победы,
кто весел всегда и сыт.
За тех, кто стыдится с вами
глаз своих и лица,
за проданных подлецами
и за самого подлеца.
Болейте за тех, кто честен
только с самим собой,
кто чересчур известен
и слишком обласкан судьбой.
За тех, кто живет указом,
за тех, кто не верит в небыль,
за тех, кто святым ни разу
Читать дальше