Александр Дольский: Стихотворения

Раздвигаю я ветви взглядов,

и слова, как листва шуршат.

Я туда, где мне будут рады,

но встречать меня не спешат,

и не ставят на стол закуски,

и не льют ни вина, ни речей,

а встречают там безыскусно,

словно ранней весной грачей.

Слишком долго бродил я где-то

и был нужен, хотя не мил.

Там я бросил чужое лето,

там - весну не свою забыл.

Там я спорил о том, что ясно,

и не верил словам детей...

Был я грешным, святым и разным,

застревая в сетях путей.

Мне вернуться давно пора бы -

не найти все равно руно.

Где мой остров? Там будут рады,

Где мой остров? Или окно...

Буду долго стоять у двери

под последним своим дождем.

Я не верю, нет, я не верю,

что меня там никто не ждет.

Серые облака -белые от гусей.

Итака, Итака, я твой Одиссей.

1956

Есть в музыке такая сила,

такая тягостная власть,

что стоит под нее подпасть,

и жизнь покажется красивой.

Но музыканты, вот напасть,

порой горды невыносимо

и неоправданно спесивы,

что публике попали в масть.

Они забыли, что призванье,

не рента славы и утех,

и за таланты, как за грех,

грядет работы наказанье.

А музыка, живя в природе,

сама служителей находит.

1956

Вошел он в комнату ко мне

и сел к роялю.

и с гор потоками камней

прелюд роняет.

Вот на басах зеленый тон

проснулся в роще.

и стал пейзаж со всех сторон

ясной и проще.

Кузнечиками быстрых нот

под солнцем скачет.

В речной волне водоворот

звенит и плачет.

И вот на княжеских балах

летит под крышу.

И в золотых колоколах

я песню слышу.

Ее как яблоню трясут

с веселым свистом.

Осенний сад шумит, как суд

над пианистом.

Но поздно, поздно! Белый зал

Былой столицы...

Аккорды, словно красный залп

по белым лицам.

И снова полудремный лес -

ромашки, маки,

и звон косы и синь небес,

и лай собаки.

И темнота, и в темноте

огонь от спички,

в далекой, черной тишине

шум электрички.

От ветра занавески шелк

заколыхался.

Он встал, закрыл рояль, ушел,

а я остался...

1956

ВАРИАНТ

Ко мне в комнату вошел,

И сел к роялю.

И вальс с пальцев, словно шелк,

Роняет.

Материя течет как дым

И улетает.

Заря туманом от воды

Течет и тает.

Вот на басах зеленый тон

Проснулся в роще,

И стал пейзаж со всех сторон

Ясней и проще.

Кузнечиками быстрых нот

Под солнце прыгнул,

Арпеджио водоворот

Пространство выгнул.

И вот на княжеских балах

Летит под крышу,

И в золотых колоколах

Я песню слышу.

Ее как яблоню трясут

С веселым свистом,

Осенний сад шумит как суд

Над пианистом.

Но поздно, поздно, белый зал

Былой столицы,

Аккорды словно красный залп

По белым лицам.

И снова тихо и легко

Плывет адажио,

И ты сквозь музыку веков

Мне снишься даже.

И я в сонаты синий шелк

Весь замотался...

Он встал, закрыл рояль, ушел,

А я остался.

Идут часы, идут часы,

старинные часы.

Висят две стрелки, как усы

у них не для красы.

Они стучат тик-так, тик-так

и бьют бум-бел-бум-бил,

а кто-то слышит - Все не так,

не так на свете жил!

А кто-то слышит - Плачь - не плачь,

летят, летят года...

А время - старый мудрый врач.

забудется беда.

Ты скажешь, мне - Прощай, мой друг,

ступай к своим часам.

Не для меня их тихий стук,

не для меня ты сам.

И вновь идут мои часы,

отстав на много лет.

Я бросил Время на весы.

но гирь достойных нет.

1956

Многих дней череда

промелькнет без следа,

но единственный день - он настанет.

Он пришел, он принес

тонкий запах волос,

легкость рук, радость слез

и растаял.

Он так быстро умчался,

сердце билось так часто....

Белый свет - на две части,

а прощанье - одно

это было не просто,

это было не прозой,

это было так остро

и не так уж давно.

А года, а года

все летят в никуда

и ложатся на лица дороги.

И скупей наша речь...

А в случайности встреч

удается сберечь

так немного.

И все реже и реже

мы теряем надежды...

Так легко было прежде

нам надежды терять.

И все чаще и чаще

в то далекое счастье

нужно нам возвращаться,

возвращаться опять.