Данута Сидерос: Шутки кончились. Стихотворения

Да, в целом, я не из тех, кто внедряет метод, я даже читать инструкции опасаюсь. Зато я могу ронять подброшенные предметы — всех местных жонглёров давно уже гложет зависть. Ещё из меня плохой завод готовых решений, и я не умею следовать процедуре, зато я могу блестяще мазать мимо мишени — все снайперы посинели и нервно курят.
Я плохо умею молчать — в крови говорит май, но это неважно, мой главный конёк не в этом: я быстро и виртуозно сбиваюсь с любого ритма!
Учитесь, танцоры.
Учитесь, друзья-поэты.

«Вышло время на штопку лат
и на срыв чеки.
Всё.
Отбегался, отшумел,
отыграл своё.
Здесь ночами над лесом звенят
колокольчики.
Здесь ручей из твоих земель
тихий холод пьёт.
Насладись красотой сполна.
Выпей памяти.
Не растает,
не убежит
твой рутинный вал.
Погляди-ка — взошла луна...»

Он кивает. И...
Размышляет:
кто ж её
проектировал?

Небо различных оттенков бурого цвета.
Площадь с рекламной строчкой наперевес.
Здесь успеваешь забыть, что бывает лето,
И уж тем паче, что где-то бывает лес.

Небо отсутствует. Это теперь надолго.
Пьер и Мария знали, куда идут.
Я же верчу железки другого толка.
Скажем, монтажку. Праздничный атрибут.

Не попрощаться. Не разгрестись с долгами.
Байки про быт и бабки — обманка, блеф.
Небо (ну всё, приехали...) — под ногами.
Синее, как: ноль, ноль, девяносто, F.

Ты ошибся, сочтя её просто одной из многих.
Думал: «Пару недель поживу —
поминай, как звали».
На её стороне бетонные злые боги.
На её стороне мегатонны стекла и стали.

Ни по мокрым трассам,
ни по грязным дворам промзоны,
Ни в вокзальной толпе, к глазам поднимая ворот,
Не уйдёшь от неё.
Так и будешь всю жизнь пронзённый
Чёрной стрелкою указателя: «Выход в город».

Будешь рожи корчить, прыгать на задних лапах,
Будешь строчкой вилять, огорчаясь, что нет хвоста.
«Я такой хороший! Не страшно, что весь в заплатах.
Погляди, Москва! Я умею ещё и так!»

И она тебя за твои стишки и ужимки,
Улыбнувшись даже, а не скривившись, вроде,
Замыканьем цепи,
распрямленьем одной пружинки —
Милостиво
Запечатает в переходе.

Зачем луна?
Она не греет.
Она, как рыба,
Смотрит глупо.
Сижу без сна
У батареи.
Смотрю в ответ —
Кто первый сдастся...

В парках рядами ровными ржавые кроны и
ржавые фонари с паучьими городами внутри.
Близится время памяти, живые и теплокровные
перебирают хлам, листают календари.

Директора, консультанты, банкиры и дипломаты,
собираются на важные встречи, гладят рубашки,
в последний момент, подумав, кладут в дипломаты
кто тряпичного зайца, кто ракушку, кто пряжку.

Фотомодели, телеведущие, светские дамы
собирают наряды, как м а ндалы — крупица к крупице.
Каждая надевает нечто, о чём не помнит годами:
каштан на шнурке,
кольцо из пластмассы,
перо неизвестной птицы.

Если спросить об этом, они краснеют и сердятся,
потом говорят:
«Вы разве не знали? Это теперь модно».
Память слегка холодит сосуды и достигает сердца,
лица и голоса хранятся в шкатулке на дне комода.

I.

прилёг отдохнуть
уставший бомжик седой
на эскалатор

умер, в рай попал
гляжу: и там турникеты
сбежал из рая

Третьяковская
лучше, чем Арбатская
но с рифмой туго

стеклянная дверь
не бей меня по носу
прозрачной тушей

восемь карточек
разных в моём кармане
как бы не спутать

мясо в вагоне
читает Мураками
модная книжка

куплю гранату
пусть валяется дома
на всякий случай

скрипку услышал
оказалось, мобильный
яду мне, яду

кстати, о главном
что же вы так шумите?
я же о главном