Николай Максимов: Голое небо

Не коронован я молвой стоустой
И прохожу по миру налегке,
Я не с державным яблоком в руке,
Я с глупым мячиком искусства.

А небо дымное грозится мне,
И голый год взрывается гранатой,
И все грозой военною объято
В глухой и бедной нашей стороне.

Но говорить могу лишь о покое,
И образы мои давно нашел:
Плодовый рай и ветреный футбол
И небо нежно-голубое.

Не музыка, — но почести и слава,
Они одни тревожили мой сон,
И я впитал их сладкую отраву,
И был я жадно в ремесло влюблен.
О тайна небывалого состава,
О яркий лак и самый твердый клен.

И вот зажег я солнце матерьяла,
У дерева блестящего исторг
Звук полнотой и мощью небывалый,
И неожиданно душа узнала:
Есть в музыке сиянье и восторг!

Когда в ночной зловещей тишине
Я ветра слушаю напев старинный,
Воспоминания летят ко мне
И тянутся теснее цепью длинной.

И я могу свободно выбрать срок,
И повести обыкновенно-длинной
Найти срывающийся эпилог,
Как завершают слабые терцины.

Ну что ж, хоть я ненужный и калека,
И безнадежно сонный и больной,
Но я доволен: над моей страной
Я слышал ветер праведного века.

И чувствовал, исполнен вдохновенья,
Тот новый мир, где солнце и тепло,
И для которого при мне росло
Здоровое, живое поколенье.

Нет, не нарядного Ромео
Вы видели перед собой
На фоне лунно-голубом,
От ужаса уже немея.

Не виртуозное блистанье,
Не позы умной красота,
Нет, настоящее страданье
С дрожащими углами рта.

С неповторяемой тоскою
Огромных подведенных глаз,
Со складкою на лбу такою,
Что в жизни может быть лишь раз.

И я когда-нибудь раздвину
Мою заученную роль,
И буду я безумцем Кином,
Бесстыдно обнажая боль.

Не виртуозное блистанье,
Не позы умной красота,
Нет, настоящее страданье
С дрожащими углами рта,

С неповторяемой тоскою
Огромных подведенных глаз
И с песней сильною такою,
Что в жизни может быть лишь раз.

Не надо ни жалоб, ни злости,
Мы бродим, поем на ветру,
Но мы неуместные гости
На вашем победном пиру.

С историей можно ль лукавить?
Обдумай и мудро пойми:
Ведь право же лучше оставить
Мечтателей за дверьми.

Нам — вьюга, блужданье и случай,
Вам — праздничный строй и вино,
Но музыку века подслушать
Нам все-таки было дано.

А все-таки сегодня мы устали
От этих слов, прекрасных, как черты
На бронзовой аттической медали,
И холода высокой красоты.

И не были огнем души согреты
Чеканные канцоны и сонеты.

Конечно, я по виду с ним не схож,
Ведь не космат я и не смуглокож,
И женщины моей совсем не та
Искусно сделанная красота.

И я, любя лишь мой двадцатый век,
Держа в руках не ветвь, а легкий стек,
Хожу гулять по каменным садам, —
И все-таки я радостный Адам.

В ночи времен так долго шел он,
Первоначальный человек,
И челюстью своей тяжелой
Он перегрыз кремневый век.

Но вечный путь — его влеченье,
И ширилась его тропа,
От страха чудное леченье
Он в черепе своем черпал.

И стал он мощный и ученый —
Владыка моря и земли,
И впечатлений новых челны
Его свободнее влекли.

И в непрерывном водопаде
Впадали воды вещих рек
В просторы между узких впадин
И поднимающихся век.

И миру лучшее начало,
Познанье мощно расцвело,
И вдохновенно просияло
Большое, мудрое чело.

В удаче радостной уверен
Неулыбающийся взгляд,
И танца милого обряд
Так величав и так размерен.

Пусть говорят о ледяном
Бездушии — неверно это, —
И подлинно — душа согрета
Искусства чудным холодком.