Он, словно воин в час похода,
Лицом сверкая грозовым.
Поэт народа — сын народа,—
Идет, грозя врагам своим,
Не одиночкою бесплодным.
Протухшим где-то взаперти,—
Идет глашатаем народным,
Уверенным в своем пути.
Он так идет, как бы в бессмертье
Вступает, в бедности рожден.
Земля, где Бёрнс родился, верьте,
Опять родит таких, как он.
И, плоть от плоти, кровь от крови
Земли, народа своего,
Они в труде, борьбе и слове
Вновь служат помыслам его.
И Бернса вещие прозренья
Им вспомнились, когда вдали
Мир мракобесья, мир гниенья
Живые грозы потрясли.
«Когда у края небосвода
Блеснул невиданный восход,
Где древо первое свободы
Взрастил и выходил народ,—
Тогда поклялся злобный сброд,
Собранье всех пороков,
Что деревцо не доживет
До поздних, зрелых соков.
Немало гончих собралось
Со всех концов земли, брат…
Но злое дело сорвалось,
Жалели, что пошли, брат!»
Товарищ, Бёрнсовы слова
В простом народном обиходе
Живут доселе, как жива
Душа правдивая в народе,
Как песнь о торжестве побед,
О воплощенье снов пророчьих…
В кварталах Ланарка рабочих
И там в горах, где жил поэт,
Их не забыл шотландец, нет!
Перевод Н. Заболоцкого
Не голубыми глыбами металла,
Не содроганьем огненных печей,
Не кранами, гремящими устало
По километрам ржавых галерей,
Не туш железных ровным поворотом
Там, где гигантский двигается вал,
Не молота стремительным полетом
На опухоль багровомясых скал,
Не молний распростертыми бичами,
Что вьются здесь, цепляясь за фарфор,—
О нет, вставая вновь перед глазами,
Не этим мой притягиваешь взор
Ты, серый Шеффилд, в сумраке туманов,
В зловонной тине, в угольной пыли.
Я не таких видал еще титанов
В степях донецкой радостной земли.
Нет, не машин запомнил я дыханье
И не британский стали образец,—
Иные о тебе воспоминанья,
Угрюмый Шеффилд, сгорбленный кузнец!
Водил хозяин по своим владеньям
Советских граждан из далеких стран,
Величественно топал по ступеням,
Задерживал, пускал прокатный стан.
Он говорил, что всё без исключенья
Принадлежит и служит здесь ему.
Но почему он, полон подозренья,
Следит за теми, кто снует в дыму?
Как мало их? Тех на обед послали
За пять минут до общего гудка.
Тех клерки в канцелярию загнали,
Тех старший мастер держит у станка,
И все-таки из рыжей мглы плавильной
И в сборочной из-за железных плит
Они выходят, строги и всесильны,
И встреча с ними всё же предстоит.
Знакомы лица, руки, очертанья,
Но взгляд не наш. Он сдержан и суров.
Стоят в чужом, в хозяйском дымном зданье
Рабочие Британских островов.
«Вы, господа, прошли бы в те ворота!» —
Спешит хозяин, очень уж спешит.
Вдруг чей-то смех, и меткая острота
Ему вдогонку весело летит.
И снова круг сомкнулся перед нами,
И снова он взволнованно притих,
Старик кузнец с лазурными глазами
Проходит меж товарищей своих.
Остановившись перед первым рядом,
Он расправляет седоватый ус
И медленно показывает взглядом
На глыбу стали между синих блуз.
Белел листок на этой гладкой стали,
Любовно вырезанный из газет.
Так вот зачем толпою люди встали,
Вникая взглядом в скромный тот портрет!
Снимают кепи, спины разгибают,
Еще тесней смыкаются в кольцо,
И долго и торжественно вникают
В задумчивое светлое лицо.
Как на душе тепло и ясно стало,
Когда в минутной этой тишине
Нас самым близким именем встречала
Толпа друзей, родная нам вполне!..
Пойми ж и ты привета смысл правдивый
И до конца достойным будь того,
Чем стал для мира наш народ счастливый,
Чем стал для мира светлый вождь его!..
Не сполохом мартенов разъяренных,
Не тяжким громом блюминговых глыб,
Не клятвами лжецов иноплеменных
Запомнить, Шеффилд, мы тебя могли б.
Толпу людей над глыбою стальною,
Портрет вождя — товарищей привет —
Мы вспоминаем. Да! Не вечно мглою,
Угрюмый Шеффилд, будешь ты одет.
Перевод Н. Заболоцкого
12
В ОДНОМ ИЗ ЛОНДОНСКИХ КВАРТАЛОВ
Когда пройдешь ряды туманных, монотонных
Проспектов, площадей и улиц полусонных,
Коттеджей черно-красные ряды,
Исполненных унынья и вражды,—
Ты к площади выходишь неширокой,
Где вянет мокрый куст запущенного дрока
Да тянет остролист в кичливости своей
Колючки тонких молодых ветвей.
Читать дальше