Микола Бажан - Стихотворения и поэмы

Сергей писал. «Не плачьте, — он писал,—
Над трупами борцов погибших», — слово
Из песни той, что Осип нам певал.
При каждой встрече напевая снова.
Сойдемся ли в мишень мы пострелять,
Или на чтенье, или погулять
В короткий час веселья молодого,
Для дальних странствий, для больших походов,
Для новых встреч с прекрасными людьми,—
На бой и подвиг именем свободы
Вдвоем с тобою собирались мы.
Вот лето скоро… Засверкают воды
Сибирских рек, пройдет весенний дождь,—
Любитель рыболовства и природы,
Ты полной грудью наконец вздохнешь…
Глаза Сергея — цвета серой стали —
Взглянули на друзей печальный круг.
«Пускай учитель наш в женевской дали,
Пускай услышит наш великий друг,
Что, умирая в битве за свободу
От царских слуг, от царской пули злой,
В свой смертный час он знамени не отдал,
Его не взять им силой никакой!
Чтоб не коснулся враг рукою грязной,
Он спрятал знамя на груди своей.
Его там видел доктор, но напрасно —
Взять побоялся. Я б душою всей,
Я телом заплатил бы, смертной раной,—
Спасти бы только знамя!..»
За стеной
Метель ревела. Дробью барабанной
Бил в стекла снег, и мелкий и сухой.
По городу гуляет завируха,
И плачет жалобно, и свищет, и кричит.
И Томск не спит, ловя тревожным слухом
И ожидая выстрелов в ночи.
К морозным окнам припадает ухо
Дрожащих бар, испуганных купчих.
На пальцы дуя, проклиная вьюгу,
Топорщит свой башлык городовой.
«Ну, кто пойдет вдвоем со мною к другу,
К последней встрече, кто пойдет со мной?!»
Пронесся ветер. Мелким снежным прахом
Швырнул, завыл, задребезжал, затих.
И только отзвук плыл протяжным взмахом
Над ширью царских вотчин дорогих.
Ночь начиналась тишиной и страхом,
Свистками подгулявших часовых
С двуглавой медной птицей на папахах,
Гербом казарм и кабаков ночных.
И встал Сергей, скамью отодвигая,
Надел пальто в заплатах. «Я готов»,—
Взглянул на всех, как будто вопрошая,
И молча встал за ним Иван Лисов.
Они безмолвно вышли из подъезда,
Калитки стук раздался в тишине.
Морозной пылью плыли в вышине
Колючие, свирепые созвездья.
Мороз ширял, без краю, без границ,—
Великий, тихий океан мороза,—
И в грунт вмерзал густой холодный воздух,
Как в лед вмерзают крылья мертвых птиц.
Молчанье шло из полночи. Оно
Пошло гулять просторными краями,
И даже Томи вымерзшее дно
Потрескалось, заваленное льдами.
Кристаллики, твердея, как металл.
Покрыли землю россыпью цветною,
И звездный свет дробился и дрожал
Зеленой, синей, желтою звездою.
Как этот воздух нестерпимо тих!
Лицо Ивана сединой покрыто.
Снег под ногой поскрипывал сердито,
Скрипела даль на сотни верст глухих!

От всех домов других отъединенно
Стояли стены. Штукатурка с них
Давно осыпалась. Кирпич казенный —
Весь в инее и клочьях снеговых.
Распухли стены. Вьется снега проседь.
Мертвецкая. Дрожит ветвей узор.
Уйдя с работы, посмеялся Осип:
«Что сверстано, то не пойдет в разбор!»
Как жадным сердцем рвемся мы к свободе!
Живи, твори, сооружай, борись!
Прекрасный мир! Ты в наше сердце входишь,
Борьбой суровой созидая жизнь.
Бывает миг — нам сотни жизней мало,
Бывает миг — границ не знает слух,—
И слышишь дальний шепот за Уралом,
Слова за морем постигаешь вдруг,
Так всё проходит — знанье, воля, разум,
Виденья лет, — их не остановить!
Так познает тот парень сероглазый
Большую волю побеждать и жить.

Пора идти, чтоб, звука не роняя,
Пройти за стену. Двор застыл во мгле…
И вдруг Иван кричит, изнемогая:
«Постой, Сергей, как страшно на земле!..»

«Земля любимая! Рождаться, славить
Земную жизнь, как лучший дар храня.
Ни смерть, ни тлен, ни клеветник лукавый,
Ни в спину выстрел не страшит меня.
Пускай Иван останется — зачем
Ему идти? И так он измотался
За этот день, он изнурен совсем,
Но до сих пор он молодцом держался.
Пойду я сам, один приду к нему,
Склонюсь к его последнему покою,
И руку друга мертвую пожму,
И честь воздам, как лучшему герою.
Возьму я знамя. Поцелую в лоб.
Скажу ему… Нет, не найти мне слова
Достойного и верного такого,
Чтоб высказать всего меня могло б».
В анатомичке университетской,
В ее пустой, неприбраной мертвецкой —
Холодный стол. На нем товарищ спит,
И лоб высокий пулею пробит.
Лежит товарищ, курточку раскинув,
Она разорвана наискосок.
И, смеренный аршином смерти длинным,
Он как-то странно вытянут и строг.
Нахмурен горбик дуг его надбровных,
Ища на мысль предсмертную ответ,
И разлился по мускулам бескровным
Спокойный, ровный, желтоватый цвет.
И волоски торчат на подбородке,
Они ползут еще из вялых пор…
Сергей, склонясь, движением коротким
Коснулся лба, пробитого в упор.
Вставай, мой Осип! Нам еще осталось
Так много дел! Должны бороться мы!
Сергей смотрел и думал. И казалось —
Он слышит голос пустоты и тьмы.
Рванулась дрожь в губах, до боли сжатых,
Он наклонился с трепетом в руках —
И скоро пальцы отыскали стяг
Под полотном сорочки грубоватым.
Вот он в руках — простой кусок сатина,
Кусок огня великого в руках!
«Клянусь, тебя я сберегу в боях
И, может статься, под тобою сгину
Иль, побеждая силою твоей,
Как знаменосец, избранный народом,
По черным землям пронесу походом
До синих гор и голубых морей.
Пески, болота, снежные пустыни
Я протопчу, чтоб войску путь пробить,—
И перед тем, как доведется сгинуть,
Хочу не даром жизнь свою прожить.
Когда б я мог, я б жил две жизни кряду,
Я их двойной бы перешел простор,
Но никогда б, нигде врагам в отраду
Я знамени б не отдал на позор!»
Он знамя взял и вышел в ночь Сибири,
В седую глушь сибирской злой зимы,
В огромный холод приполярной шири,
В смертельный холод всеимперской тьмы.
Немолчными прибоями просторы
Кругом шумели и ползли у ног —
Леса и взморья, города и горы,
Снега и пыль, поземка и песок.
Прижал к груди он знамя, прям и строг,
Вперед шагнул — и вышел за порог.