Микола Бажан - Стихотворения и поэмы

И в город пролетарии входили,
И голоса задорны и чисты —
Раскатисто и звонко выводили
Живую песню грозной красоты.
Ее припев три раза повторяли,
Подхватывая дружно, горячо,
И в нем всё выше кличи вырастали.
И люди шли вперед, к плечу плечо.
И Кононов внезапно над толпою
Одним движеньем выкинул свой стяг,
И даже древко дрогнуло в руках
В преддверье ожидаемого боя.
Сергей воскликнул… Что воскликнул он?
Проклятье? Клятву? Выхватил оружье…
Толпа шагала сплоченно и дружно,
Почуяв твердость верную колонн.
Росла и крепла в небывалой силе
Гроза упрямых, смелых голосов.
И скрылся пристав, и свистки взбесились,
Взметнулся снег, раздались визги псов.
И тех свистков тревога не стихала,
Покуда, все в снегу, из-за стены
Косматые взлетели скакуны
Казачьей сотни злой и одичалой.
Всё стихло вдруг — и слышно лишь едва,
Как бьют копыта в мерзлую дорогу…
Минута боя, первая тревога,
Ты будешь вечно в памяти жива!
«Огонь! Огонь!» — и сухо треснул выстрел,
Негромкий, куцый и нестрашный звук.
Злой барабан перевернулся быстро
Пять раз подряд, — он рвался вон из рук.
Свинцовых пуль стремительная россыпь —
И дрогнул вдруг казаков конный ряд,
И, не смолкая, с песней, поднял Осип
Высокий стяг. Они бегут назад!
Но из дверей, с дворов, из подворотен,
Из переулков, с крыш, из-за реки
На выручку бегущей конной сотне
Стреляли в спину злобные шпики.
Стреляй, стреляй, Сергей! По льду Ушайки
Скрежещут пули. Не уйдет никто.
Уж на плече багровый след нагайки,
Уж саблею рассечено пальто.
Сергей стрелял и вкладывал патроны
И холодок их чувствовал в руках,
Учась большой работе обороны.
Работе боя, навыкам стрелка.

Вдруг конский храп, короткий посвист пули,
Склоненная папаха казака…
Внезапно руки Осипа рванули
Полотнище с высокого древка.
И он упал. И всё пошло кругами —
И свет и снег. Жужжанье пуль. Огонь.
«Клянусь, тебя я вознесу над нами!»
Не выпуская, крепко сжав ладонь,
Чтоб, грязная, коснуться не посмела
Рука врага, чтоб не взяла трофей,—
У смертным потом смоченного тела
Он спрятал знамя на груди своей.

Как глубоко глаза его запали!
Рот почернел, как будто слиплась кровь.
День догорел, сгустился сумрак вновь,
Сибирский сумрак, охвативший дали.
Он шел и ширил медленный размах,
Ложась на фосфорических снегах.
В губах запрятан крик — вот-вот прорвется.
О, крикнуть бы — и грохнуться ничком!
С какой тоской людское сердце бьется,
Чтоб приглушить отчаянье силком?
Молчи, Сергей! Впервой, но не в последний
Друзей ты видел, что легли в боях,
Что, умирая с мыслью о победе,
Сжимали стяг бессмертия в руках.
И все молчат. Никто, скрывая боль,
Не спросит у притихшей Катерины,
Зачем крутая серебрится соль —
Следы нестертых на щеках слезинок.
Она одна, наедине с собой,
По-женски проливала слезы эти
С такой невыразимою тоской,
С которой невозможно жить на свете.

Всё тот же вечер. В комнату войдешь —
Цветут букеты те же на шпалерах
И на столе — листовка, финский нож,
Два неуклюжих старых револьвера.
Всё так же в окнах голубеет вечер,
И у печи по-прежнему тепло,
И в суете казалось быстротечной,
Что не было всего, что отошло.
Опаздывает Осип, — может, скоро
Придет он? В сборе весь подкомитет
Для обсуждений, для горячих споров
Над папиросной полосой газет.
Раздастся топот — с видом виноватым
Ворвется парень в комнатный дымок,
Ушанку-шапку и кожух в заплатах
На табуретку бросит в уголок.
Он закричит: «Макушин, черт какой,
С набором задержал из-за афиши!»
И к Кострикову бросится стрелой,
К скамье передней, чтобы сесть поближе,
Чтоб посидеть хоть пять минут потише,
Склоняясь белокурой головой.
И Костриков возьмет тогда «Вперед»,
Что прислан из Женевы через Питер,
И всё подкомитету он прочтет,
Чтоб знать от первых до последних литер.
Не будем плакать о бойце таком!
В бою он умер — не в пустом мечтанье.
Мы про него расскажем, — и в изгнанье,
В Швейцарии, услышит вождь о нем.

«Товарищ наш, великий друг наш дальний,
Могучий дух и слов твоих и фраз,
Их сила, ясность, меткость попаданий,
Продуманные нами сотни раз,—
О, сколько сил вливал нам в души ты
Стремленьем к цели, смелостью мечты!
Товарищ наш и старший брат далекий!
В Москве и в Риге, в Петербурге вновь
И в Томске крови пролиты потоки,
Еще прольется по России кровь —
Мы знаем это, мы, рабочий класс,
Без жертв свободы не дано для нас.
Товарищ наш, ты знаешь — умер Осип,
Но мы не будем отступать в слезах,
Как все, он жизнь готов был в жертву бросить,
Чтобы добыть социализм в боях.
И память наша, как венок живых,
Пускай вплетется в свет страниц твоих».
Сергей писал. Друзья вокруг склонялись,
Чтобы вложить в письмо все мысли их
В словах живых, правдивых и простых
И не покорных тягостной печали.