ОЛЕГ ИЛЬИНСКИЙ. СТИХИ. КНИГА ПЯТАЯ (Нью-Йорк, 1981)
Присматривайся к профилю берёзы,
Когда она глядит в лицо грозы,
В рябой гранит вглядись у корневища,
Под хвоей изойди янтарной бронзой,
Лесному полдню и ручью последуй
По каменистому его руслу.
Скульптурный полдень летних облаков
По хвойному плывёт конгломерату
Певучих гор, по синему излому
Лесной горы, как дух скользит, свиваясь
Сквозная дымка — облако лесное
На частый гребень камня и сосны.
Лесной Олимп — престол лесного бога,
Летучих серн тенистая обитель,
Гранитный зуб, храни свою прохладу,
Рябых дождей серебряное войско
В долину брось и радугой гранёной
Замкнув утёс, дроби их тёплый перл.
Твой влажный плащ — как летняя гроза,
Смолистой бровью поведи, Юпитер,
На горный склон в лиловых ядрах грома,
Омой листву и обнови ручьи.
В янтарных речках горная форель
Свой корм дневной берет из рук Наяды,
И туча с золотистыми краями
Сияет, озираясь о стекло
Лесной воды, и бродит Артемида
И нимф пасет по рощам и опушкам,
И ясные лесные божества
Внизу стволов теснятся на закате.
Шумя водой, проходит летний день.
Скалистый дом на хвойной высоте
Лесной Олимп покинула Афина,
Ее полет прозрачнее пространства,
И стайка снов клубится на ладони.
1978
Городской пейзаж с грозой
Светофор и карниз рококо —
Два лица — непохожие братья,
И прозрачное время в квадрате
Между ними струится легко.
Две эпохи в игре световой,
Два потока, две маски в испуге —
Этот город, тугой, как скульптура
Дик жасмином и влажен листвой.
Шум деревьев и шум площадей,
И страница газеты и шорох
Парусины и сотня людей,
Задержавшихся у светофора.
Город стёкла заляпал дождём,
Побежал мимо окон, прищурясь,
Чиркнул тучи алмазным ножом
И румянцем прошёл по скульптуре.
Рококо потонуло в грозе,
В шорох веток, смеясь, погрузилось,
И цвела у киоска газет,
Расплываясь, медуза бензина.
Разноцветные пяля глаза,
Плыл фонарь, словно лодочка, хрупок
Рококо, светофор и гроза —
Трёх стихий круговая порука.
1974
И любые палитры превысив,
Синей дымки хлебнувши вдали,
Чтоб холстов не искал живописец,
Все холсты нам под окна пришли.
Там душистый горошек Шекспира,
Там индейский, гортанный пароль,
Древний ствол баснословного мира,
Оссиан под дубовой корой.
Стережёт голубая свобода
На уступе — коронку цветка,
И бочонок домашнего мёда
Продаётся под дубом с лотка.
На краю зарастающих просек,
Низвергаясь, как синий дракон,
Бронебойная молния косит
Половину ствола под уклон.
Так кончается август и отпуск
Превращается в область легенд,
Поселяется вечная лёгкость
В лабиринте его стратегем.
1976
Подо мной — каменистый карниз,
Надо мной — разноцветный угольник,
Я на кожаных лямках повис,
Рассекая пространство тугое.
Что такое упорство? Полёт,
Детский бред, обернувшийся страстью?
Нарастает, шумит и поет
Голубая резина пространства.
Я стихиям представлен на суд,
Я с пространством сейчас в поединке,
Поднимают меня и несут
Голубые столбы-невидимки.
Там, в долине — деревня. Рябой
Лоб утёса изломом показан.
Что такое вниманье? Бинокль,
Мне навстречу сверкнувший алмазом.
Я над речкой прошёл. Миновал
Нотный стан проводов телефона,
В стороне от меня перевал
На лесистый карабкался конус.
Инстинктивное чувство руля,
Острый парус с подвешенной ношей.
Отступила стихия. Земля
Напряжённые лижет подошвы.
Не опасно. Хоть ельник и дик,
Благосклонны лесистые кручи.
Я спущусь и под острый кадык
Лимонад заливаю шипучий.
1974
Стихия-школьница, цветных мелков сестра,
Богиня парадокса и сюрприза,
Рождённая из росчерка пера
Снов рукодельница и пленница эскиза.
Лукавая, как профиль на полях,
На грани мысли и на грани танца,
В орбите света. Твой поющий взгляд
Навеки должен в памяти остаться.
Он станет опытом, покуда — безымянным,
Он станет музыкой — покуда — между строк,
Тебя ведь, как стихи, припоминают,
У этой памяти — огромный срок.
Живая щедрость шуток и затей —
От глаз её никто не застрахован,
Когда из них бушует светотень,
Прикрытая штриховкой тёмной хвои.
Посередине светлого кольца,
Творя непостоянные объёмы,
Ты в них не раскрывалась до конца,
Зато во сне проста была, как дома.
Читать дальше