Вадим Андреев - Стихотворения и поэмы в 2-х томах. Т. II

Где ты, бродяжество?
И в мире вражеском
Все — уже узкого,
Все меньше русского,
И слово стиснуто,
И горло сдавлено,
И тот — неистовый, —
В веках поставленный,
Меня невинного,
Меня в Воронеже…
Господь, прости меня,
Его — но можешь ли?

О где же он,
Тот Антигонин жест —
Землей и глиною,
Меня невинного,
Меня в Воронеже…

Ваш непоставленный памятник…
Перед ним — без конца плакатов и криков —
Пройдут правдолюбцы, лжецы, равнодушные странники,
Пройдет вся Россия — от мала и до велика.
Ложь и забвенье — предательства хуже.
Забвенье и ложь не лечат в больнице.
Пусть сердце сожжет очистительный ужас,
Из пепла оно возродится.
Анна Ахматова!
Ваши стихи — это совесть,
Которая снова нас жжет и тревожит,
И знаю — от Вашего скорбного слова
Станут новые люди яснее и тверже.

Сочетанье согласных и гласных —
Кости и мускулы тела,
Но тело мертво и безгласно,
Пока его кровь не согрела.

Подчиняется каждое слово
Ритму незримого сердца,
Чтоб смогло потускневшее олово
Золотом вдруг согреться.

О, зачатье стиха непорочно!
Взлетает, как иволга, муза,
Одевается магией строчка,
И звенит оперенная музыка.

Муравей этой музыкой дышит,
Звуки на ниточку нижет, —
А глухой утверждает — «не слышу!»,
А слепой заявляет — «не вижу!»

Эти споры, поверь, никудышны.
В ответ на стихи мои русские
Муравей чуть заметно, чуть слышно
Сигнализирует усиками.

Многословья не терпят ни жизнь, ни стихи:
От рифмы до рифмы, казалось бы, — версты,
И, казалось бы, редко кричат петухи
По ночам в полумраке разверстом.

Но от крика до крика молчаньем полна
В магическом однообразии ночи
Вся бессмертная жизнь. От звена до звена
Протянулась в безгласии истина строчек.

Эту истину трудно, быть может, найти
И не соблазниться мгновенным и броским.
Только верную рифму наметив в пути,
Ты не станешь чужим и пустым отголоском.

Поспешно дышит человек,
Взбежав на лестницу, догнав автобус,
Иль опоздав и сдерживая злобу, —
Свой он растрачивает век.

На мелочь разменяв рубли
Первоначально полноценной жизни,
Он измеряет вечность дешевизной
Им сходно купленной земли.

Смотри, как дышит великан:
Ему чужда дневная суматоха —
За сутки только два огромных вздоха,
И полон жизни океан.

Для сердца милей и утешней
Поверить, что станешь — потом
Простым, придорожным, а главное — здешним,
Шершавым и теплым, родным лопухом.

К чему они — райские кущи,
Божественный Зевсов нектар?
Струею дождя, к корневищу бегущей,
Растенье уймет полуденый жар.

Потом этот лист пригодится:
Прижатый к ребячьей руке,
Он крови поможет остановиться —
Далекому внуку в доступном тебе далеке.

Незнакомый друг прошел совсем недавно,
На широком поле проложил лыжню.
До чего же с ходу подрубил он славно
Снежную, большую простыню!

Там, где крепко палки в белый снег врезались —
Видно, друг — размашистый ходок, —
Налитые тенью, синие медали
Он оставил, за кружком кружок.

Я бы наградил такой медалью синей
Зайца, чтобы он спокойней жил.
Белку, сбросившую с тонкой ветки иней,
И ворону — тоже б наградил.

Жалко мне, что эти легкие медали,
Солнцем обожженные, сгорят:
Было б славно, если б звери надевали
Те медали на парад.

Дубовый пень, казалось, годы
Был сном смертельным одержим,
И муравейник тоненькие своды
Неспешно воздвигал над ним.

Вокруг кроты свои сверлили норы,
Одели черные его бока
Лишайника прозрачные узоры,
Похожие на пенки молока.