Вадим Андреев - Стихотворения и поэмы в 2-х томах. Т. II

Но вдруг — да, та весна была дождлива,
И шорохом воды был полон лес,
Когда на склоне скользкого обрыва,
Как некий Лазарь, он воскрес.

Он в небо выстрелил зеленой веткой,
Такой непостижимо молодой,
Что целый лес сквозь дождик редкий
Залюбовался этой красотой!

От зноя вскрикнула рож е ница-сосна,
И вот из шишки, из ее раскрытых створок
На крылышках прозрачных семена
Летят — между стволов затихнувшего бора.

О нет, не всё заслужат жизнь и свет,
Не всякое сквозь крепкий мох прорвется семя,
Но тех, кто вырастет, на сотню лет
Себе подвластным сделает земное время,

То странное теченье вещества,
Когда круги годов сосна упрямо множит,
А человека — мысли и слова
Своею прихотливой сменою тревожат.

Ты пробовал ли взвесить мрак ночной
Иль тяжесть самой страшной мысли?
Смотри: стоят весы перед тобой,
Но неподвижно коромысло.

Искусства ты не взвесишь никогда,
Надолго скрыть его не сможешь,
Ты невесомого его следа
И завистью не уничтожишь.

Будь доверчив и ласков к словам:
Поколенья их ложью питали
И к рукам, как детей, прибирали,
И волю давали рукам.

Что ни слово — каким бы оно
Ни казалось упрямым и грубым,
Неприятным и злым — узкогубым, —
Непочатой жизнью полно.

Тем не менее будь начеку
И свободы не дай браконьерам,
Краснобаям, словам-лицемерам,
Тихоням, проникшим в строку.

Если скажешь «отечество», будь
И внимателен, и осторожен:
В этом слове, быть может, заложен
Убийственный яд. Если суть

Превосходного слова теперь
Запеленута в ненависть к миру, —
Береги драгоценную лиру
И прежде, чем скажешь, — проверь!

Зеленый мох — но не хватает губ,
Но не хватает рук его погладить.
В его зеленый мир… Но не могу
С собою, призрачным и слабым, сладить.

К его шершавой, нежной плоти я
Всем существом напрасно приникаю:
Чужая смерть вошла, как яд, в меня,
И я ее бегу, не принимаю.

Чужая смерть, которой я бегу,
С ее холодным и пустым бесстрастьем…
О, все, что я еще сберечь могу,
Я все отдам твоей зеленой власти,

Прохладный мох. В непостижимый мир
Твоей лесной, твоей всесильной жизни…
Прими меня, прими, прими, прими
И мне в лицо живой водою брызни!

Всей грудью ночь на лес легла.
Ее дыханье стало внятным.
Как будто черной ватой мгла
Отдельные прикрыла пятна.

И там, где угасал костер,
Борясь с таинственной дремотой,
Прохладную ладонь простер
Невидимый и властный кто-то.

Но вдруг случайный ветерок,
И вспыхнул, розовый и зоркий,
Сквозь тонкий пепел уголек,
Заговорил скороговоркой

О том, что холодно ему,
Что он бессилен, что не может
Преодолеть ночную тьму,
Что жизнь моя его тревожит,

Что я… Он вспыхнул и исчез.
И медленно сквозь мглу ночную,
Шурша листвой, незримый лес
Ко мне приблизился вплотную.

Душа — ее никак не взвесишь,
И зорких пальцев поиск — ни к чему.
Душа, похожая на отзвук дальней песни,
Приникнет к сердцу твоему.

Она в ответ на голос крови,
И радуясь, и плача, и скорбя,
Каким-нибудь одним внезапным словом
Вдохнет земную жизнь в тебя,

И легкие наполнит воздух,
И ты коснешься горестной земли,
И поведет тебя душа по звездам,
Как водят капитаны корабли.

Она сама — лишь только слово,
Лишь сочетанье букв, но ей одной
Обязана дыханьем наша совесть
И жизнь осмысленной мечтой.

С какою грациозностью девичьей
Плывет детеныш-осьминог, —
Но он уже охотник и добытчик,
И полон жизненных тревог.
Недаром даже у конька морского
На тонкой мордочке — тоска,
Как будто скорбью бытия земного
Наполнена душа зверька.