Вадим Андреев - Стихотворения и поэмы в 2-х томах. Т. II

Сквозь каплю той росы лучи до дна проходят,
Но каждый луч преображен,
И он уж не мертвит, а в корни жизнь приводит,
Животворящим делается он.

Растенье смотрит в мир сквозь выпуклую воду
И, поглощая влажный свет,
Благословляет зной и знойную природу,
До смерти веря в то, что смерти нет.

Вся жизнь червя — листва, травинки, мох да плесень,
Вся жизнь червя пройдет меж сучьев и коряг,
Но в некий срок на ветке он повесит
Свой легкий шелковистый саркофаг

И в нем умрет, и человек из тонких нитей,
Из кокона полупрозрачного соткет
Тот шелк, что для значительных событий
Купец на верхней полке бережет.

И ты, когда по гулким, по церковным плитам
Войдешь в другую жизнь, по-новому любя,
Почувствуй, — в подвенечном платье скрыта
Душа того, кто умер для тебя.

Сорока с белой грудью на суку,
Шуршит-звенит трепещущий осинник,
И ветерок кладет листок к листку,
К полтиннику серебряный полтинник.

Дрожит на длинной шейке лист сквозной,
И вот другой, и все одной чеканки,
И вдруг ромашкой, мятой и травой
Пахнёт — ну, словно из аптечной склянки.

Сорока, накормив птенцов в дупле
И вытянувши хвост, как фалды фрака,
Слетит, треща, в кусты, пчела к земле
Нагнет пылающую чашу мака,

И будет жизнь лесная течь и течь,
Неистребимо — месяцы и годы…
О, если б человеческая речь
Была бы лишь частицею природы!

Такая з а холодь в изложине глубокой —
Как будто под воду нырнул. Снежок
Лежит распластанной медузой. Синеокий
Из-под валежника глядит цветок.

Он изумленным, широко раскрытым глазом
Впервые в жизни видит муравья,
Кусок коры на серебристой ветке вяза,
Впервые слышит говорок ручья.

И жизни-то ему одна неделя.
Но время что? Цветок за час один
Узнает больше, чем идущий по панели,
За десять лет, очкастый гражданин.

Гуляя и забывшись, иногда
Заглянешь с берега на дно речное
И видишь — очень плоская вода
Взяла в себя твое лицо земное.

Окружена сияньем голова,
Но нет ни глаз, ни рта — лишь бархат тины,
Да длинная подводная трава,
Да рыжий лист, сорвавшийся с осины…

И там, в тебе, а не на дне реки,
— Как глубина тебя заворожила! —
Колючий ерш, расправив плавники,
Едва скользит, принюхиваясь к илу.

Такая теплынь, что весною оно и неловко, —
Никто не привык еще к жидкому солнцу лучей:
Нужна для жары многоопытность лета, сноровка,
Уменье не тратить веселую влагу ночей.

Сумасшедший листок, он сегодня едва из пеленок,
А солнцу уже подставляет пушистый живот,
С трудом расправляет некрепкие ребра спросонок,
Как желтый цыпленок, — с пискливым восторгом живет,

Собой до того упоен, до того он красивый,
Такого второго нигде никому не найти,
Что смотришь невольно и думаешь — ты ли счастливей,
Листок ли? и как это счастье любимой снести?

Чуть срезан накось я блоновый черенок.
Казалось бы, и жизни нет в обрубке.
Будь меньше он — его бы муравей сволок,
тоб снизу подпереть свой город хрупкий.
А черенок меж тем тихонько под землей
Уже пускает розовые корни,
Питается азотом, любит перегной,
Стараясь утвердиться попросторней,
Он пьет… Нет, я пишу не руководство для
И без меня ученых садоводов,
А потому что мне моя жена-земля
Дана для счастья матерью-природой,
И потому еще, что в сорок девять лет
Далекий путь становится коротким
И точно через лупу на любой предмет
Смотрю — и близок мир, простой и четкий…

Не уступая осени ни шагу,
Пролив над перепуганной землей
В тяжелых грозах огненную влагу,
Как на цепи влача июльский зной
Пришел сентябрь. К покосу зеленела
Трава, и на встревоженных полях
Расправила слежавшееся тело
Разбуженная ливнями земля.
На южных склонах яблони и груши
Доверчиво раскрыли лепестки,
И всех растений маленькие души
Цвели грядущим вьюгам вопреки.