Вадим Андреев - Стихотворения и поэмы в 2-х томах. Т. II

И жизнь вполне осмелившись забыть,
Я б все же жил, телесному не внемля, —
Тогда, — тогда впервые, может быть,
Я б ощутил мою родную землю.

Проходит вдоль просеки осень.
Кусты на опушке сквозят.
Упрямо, протяжно-несносно
Вороны на поле кричат.

И карканьем черным одетый
Закат догорает в реке,
И желтым рассеянным светом
Покрылись поля вдалеке,

И медленно дымная стужа
Дозором проходит в полях,
Канавы и пашни и лужи
Сжимая в стеклянных тисках.

На дно застывающих борозд,
В молчанье осенней земли,
Под зубья трехгранные борон
Бессмертные зерна легли.

Пшеничные желтые звезды
Горят в черноземной ночи,
И летом расплавленный воздух
Пронзят золотые лучи.

Колосья — сияние жатвы!
Готово зерно умереть,
Чтоб снова упрямый оратай
Мог жить, и работать и петь.

Россия — осеннее небо,
Вороний, свинцовый закат, —
Умри, — будет огненным хлебом
И звездами будет богат

На ниве трудившийся пахарь,
Чья кровью покрыта ладонь,
Кто верил, что в смерти и в прахе
Опять возродится огонь.

Россия — в Господнем овине
Снопы обмолотят, и вновь
Взойдет в Европейской пустыне
Твоя обреченная кровь.

Как пчела, запустив хоботок
В благовонную чашечку розы,
Собирает таинственный сок,
Золотые, цветочные слезы,

Так и я, приоткрыв лепестки,
В глубине ослепительной слова
Собираю для каждой строки
Излученье певучей основы.

И в метрических сотах стихов,
В застывающих капельках меда
Сохраняет слияние слов
Отраженную сердцем природу.

По болотам растет березняк,
Низкорослые ели и сосны.
Осыпает глухой буерак
Звонким золотом щедрая осень.

Темно-красный брусничный загар
Покрывает далекую кручу,
И в пруду, как стеклянный пожар,
Полыхают пурпурные тучи.

Слышит сердце сквозь тысячи верст,
Как кричат журавли на закате,
Как трещит, разгораясь, костер,
Точно зверь в полумраке пернатом.

Изваяна таинственная чаша
Ночных небес не Божею рукой,
И все ж не может быть ясней и краше
Вот этой выси темно-голубой.

Я чувствую, как в ней неотвратимо
И сладостно весь истлеваю я,
Как растворяется прохладным дымом
Земная, жадная любовь моя,

Как все, что мне казалось безобразным,
Как даже боль становится — ничем,
Как перед этим ледяным соблазном
Я одинок и гол, и нищ, и нем.

О, эта ночь! Она мне только снится.
Не я, но жизнь моя в ее руке.
Бессмертная душа не может раствориться,
Как горсть земли, в струящейся реке.

Вечное море над вечным Парижем.
Тускло горят под водой фонари.
Вечер сегодня, как нищий, унижен.
Все неизменно — умри, не умри.

Шины шуршат на асфальте нечистом.
Щупальца выставил голый каштан.
Вот полицейский неистовым свистом,
Как полотно, разрывает туман.

Утром стояла вот здесь гильотина,
Руки воздев, как слепая вдова.
Круглую голову блудного сына
Поднял палач, прикасаясь едва.

Так отчего же мне все-таки дорог,
Все-таки огненным кажется мне
Этот огромный, единственный город,
Камнем лежащий на илистом дне.

От Бога иль к Богу, — не все ли равно.
Вечернее небо. Кузнечики. Поле.
И звезды. Все то, что знакомо давно
И будет, и будет знакомо. Доколе?

Пусть дышит тревожно сырая земля,
Ложится на платье роса голубая,
Пусть к небу, как стрелы, летят тополя,
Во мгле серебристые листья роняя,

От Бога иль к Богу, — кто знает, зачем
И горечь, и трепет, и это томленье, —
Сомненью ничем не поможешь, ничем,
Ничем, никогда не поможешь сомненью.