Лев Маляков - Страда

Мужики в эту пору — министры,
Всяк себе — до поры — господин,
Ловки на руку, на ногу быстры,
Хлебосольные все, как один.

На досуге, бывает, повадки
Выпирают наружу торчком:
Тянет на ночь Данила к солдатке
На лучок с «новгородским сучком».

До потемок с придыхом да звоном
Пантелеевы колют дрова:
Пролежать — никакого резона,
Коль неделя далась дарова.

За одворком байненку подмыло,
А хозяин с дружком обнялись:
«Половодье постыло, да мило —
Дело б делать, так нет — веселись…»

Чтоб обнять и родных и знакомых,
Захмелеть от воды и вина,
Что ни год — удираю из дома
В те края, где морянит весна.

Закипая ядреной
Веселой листвой,
Ты вовсю хорошела
Над тихой Псковой.

В половодье смиряла
Строптивость воды,
Отводила корнями обрыв
От беды.

Ох, и грузно же было
В июльскую звень
Из суглинка водицу тянуть
Долгий день!

А мальчишек
В зеленой охапке качать!
А влюбленных с темна до светла
Привечать!

А стоять у обрыва,
Как зорька светла!..
Для кого ж ты, сердяга,
Была не мила?..

У Псковы я опять
Вечерами брожу
И на корни витые взглянуть
Захожу.

Им трудиться не тридцать,
А триста бы лет,
Да какому-то злыдню
Ты застила свет.

К нашим бедам — глуха,
А к удачам — легка,
Ободрала кору
Чья-то злая рука.

Сникли, съежились листья
У суши в когтях…
И добро б человеку
Потребность в лаптях!

В проводах голосит февраль.
За Псковою — снега, снега.
Перепутались близь и даль,
Не могилы стоят — стога.

Лишь одной на снегу темнеть,
Горькой ласкою греть меня.
Отрыдала, застыла медь,
Как последняя искра дня.

Отзвенела, чтоб в сердце моем
Лютовать ледяной тоской.
Расцветай, расцветай, окоем,
Над плескучей Псковой-рекой.

Ты прости, родная, меня,
Что я редко бываю тут:
Укатали горки коня —
Больно век на заботы крут.

А без них — уж таков ваш род —
Я прожить не смогу и дня:
И чем больше тревог-забот,
Тем светлей на душе у меня!

Балалайка, балалайка,
Памятные дни!
Сыпани запевку-байку,
Эх, сыпани!

Мы с трехструнки неказистой
Зачинали путь:
Выходили гулким свистом
Девок пугануть.

За спиной взметая крылья
Куцых пиджаков,
Мы восьмерили в кадрили,
Злили чужаков.

Балалайка подливала
Маслица в огонь,
Балалайка подмывала —
Только тронь!

От нее, неосторожной,
Песню я унес.
С песней этой в космос можно,
Можно — под откос.

Балалайка, балалайка,
Памятные дни!
Сыпани запевку-байку,
Эх, сыпани!

Весна!
А ты и не заметил,
Как прокатился гром впервые,
Как дождик,
Яростен и светел,
Отплясывая на рассвете,
Омыл просторы ветровые;
Как, буйствуя,
Кипели зори,
Пожаром полыхали в лужах,
Как человека гнуло горе,
Как радость оживала в душах;
Разливы ржи,
Садов цветенье
Ты потому и не заметил,
Что за своею серой тенью
Не видишь ничего на свете.

Я ищу,
Все ищу свой заглавный стих.
Он, как шорох в лесу, притих,
Схоронился, как старый хитрец русак, —
Я шукаю и этак и так;
Может, ветром завихрил в поля, в поля,
На проселках порошей пыля,
Или в озере дремлет ленивым линем,
Или вдребезги лужи копытит конем,
Иль на зорях,
Которыми кличет меня,
Переспелой росой звеня?
А скорее всего —
У той, у той,
Что заходится маетой,
Что не в силах домучить июньский сон, —
Затаился мой стих, как стон…
Где б он ни был,
Его я найду,
Найду,
И коль не на радость —
Себе на беду.

Приглядись:
В невеличке росинке
Умещается дня разбег,
Обновленный июньской синькой,
С облаками, как первый снег.

Даже видно: комбайны по хлебу
Разбрелись — муравьям под стать.
Чудо:
В капельке тонет небо,
Хоть кидайся его спасать!

Вот бы этак зерно отражало,
Что ему отдала страда.
Пусть бы радость
Звездой дрожала
И темнела, как омут, беда.