Владимир Сосюра - Стихотворения и поэмы

Как же так? Я любил, я был полон тобой,
и вдруг стала ты так далека мне…
Море в скалах шумит, мерно плещет прибой,
лижут волны прибрежные камни.

В сердце нет ничего. Я душой опустел.
Словно ты не бывала моею…
И на фоне листвы, неподвижен и бел —
профиль твой был похож на камею…

Это было, помнится, в Одессе,
в дни белогвардейщины. Бежал
по мосту ребенок. Был он весел
и свистел — «Интернационал».

Ветерком акации качало,
и синел задумчиво прибой…
Вдруг в покое полдня прозвучало
резкое, пронзительное: «Стой!»

Грубый окрик, лязганье винтовки,
торопливый топот детских ног…
Злая пуля, пущенная ловко,
угодила мальчику в висок…

Подсекла и кинула на камень
посреди горячей мостовой…
Кровь забила черными струями
из-под рук и головы его…
………………………………
И когда в вечерней позолоте
заревами запылал квартал,
посинел навек ребячий ротик,
что свистел «Интернационал».

Сердитый ветер свищет,
от тучи — тень вдали…
Сидит на пепелище
печальный мальчик Ли.

Японцы закололи отца,
сожгли село.
От пуль японских в поле
немало жертв легло.

Но далеко от станций,
в горах родной земли,
ведут борьбу повстанцы,—
и к ним собрался Ли.

За смерть отца отплату
готовит Ли врагам,
за всех, кто гнет проклятый
не в силах сбросить сам.

И Ли пошел полями,
трава в росе была,
и месяц белый пламя
по тропам расстилал.

Страх сторожил просторы,
пальба со всех сторон…
От злых японцев в горы,
в яры скрывался он.

От горя и печали
тревожны были сны.
Дорогу освещали
лишь звезды с вышины.

И далеко от станций,
в горах родной земли,
своих друзей-повстанцев
нашел отважный Ли.

И те, что флаг багряный
подняли над землей,
героя-мальчугана
принять решили в строй.

И мальчик с песней звонкой
идет вперед, как все.
Ружье в руках ребенка,
звезда на картузе.

Как звезды, блещут очи,
он смело в бой идет.
В своей семье рабочей
малыш бойцом растет.

Пускай отныне знает
коварный, злобный враг:
над миром расцветает
труда багряный стяг.

Пусть помнит вражья стая:
по всем краям земли
в сраженьях вырастают
мильоны грозных Ли.

Я звонкою иду тропою,
и дышится свободно мне,
и Марс горит передо мною
в недостижимой вышине.

Над далью ясно-голубою
веков безмолвная печать.
И словно крылья за спиною
шумят, и всюду их слыхать.

Хочу я песнею простою
прославить радости приход.
Пускай всей силой молодою
она в грядущих днях цветет.

Дышу я воздухом медвяным,
играет в синеве звезда.
Так кто ж сказал, что я не стану
с тобою, песня, жить всегда?

Грохочет ночь. Республика труда
обновы нам дарит, не уставая.
Грохочет ночь. И, как цветок, сюда,
в окно влетает песня молодая.

И месяц сонно льет сиянья ртуть,
на листья лег волшебный иней света.
И так мне юность хочется вернуть,
чтоб молодеть с эпохой юной этой.

Чтоб быть таким, как в дальние года,
когда мы шли на штурм кошмарной ночи —
ладьею золотою навсегда пришла заря
свободы в мир рабочий.

Чтоб быть таким, как отчая страна,
не спящая в ночи, в огнях и звоне,
чтоб и мое не знало сердце сна,
слагая стих про век неугомонный,

про эту ночь, в гуденье поездов
летящую под небом черной птицей
на звездный свет неведомых краев, —
ее крыло снежинками искрится.

Она летит к лесам фабричных труб,
к громадам из бетона и металла,
она еще летит, летит, но вдруг
крыло зари на черную упало.

Бой в небесах. Зарею мрак убит,
и падают всё гуще снега клочья…
Вдали зари победный клич звучит
и слышен даже хрип сраженной ночи…

Огня и мрака вечная игра.
Как будто в небо взмыли бомбовозы, —
горнист зари трубит сигнал, а мрак
кровавые роняет туберозы.