Владимир Сосюра - Стихотворения и поэмы

Бережно груди моей касался
и рыдал от радости хмельной.
Но едва ко мне он наклонялся —
стрелы с ядом пели за спиной.

А когда по сходням от причала
я взошла… О море, о любовь!
Как ни призывала, ни кричала,
предводитель не пришел на зов.

Это было, было на Цейлоне,
там, где рощи радугой взошли.
Не целует мне уже ладони
предводитель племени Аи.

В тоске я, словно в паутине.
Не знаю, кто бы мог помочь.
Как потемнели очи синие
и на меня глядят, как ночь…

Молчу… За городом ночная
густеет мгла… Осенний путь…
Я виноват… прости, родная,
прости, забудь!

От пылающих в небе лучей
на окошках
вечерних
багровые светы.
Бросаю
в огонь сегодняшних дней
черные розы
души поэта.
Сердце,
тише стучи в виски,
удары
умерь тугие.
Черные
свертываются лепестки,
превращаются
в золотые.
Разгорается пламя
сильней,
лепестки, как листву, обрываю,
будто повесть о жизни своей
за страницей страницу читаю.
Жег недаром глаза мои дым,
бил в лицо мое ветер хлестко.
Вновь кажусь я себе молодым,
шестнадцатилетним подростком.
Звонок смех, я не знаю тоски,
и летят моих дум вереницы
в то село, где вдали ветряки
быстро крыльями машут, как птицы,
где прошло мое детство давно,
где пылят без асфальта дороги,
где глядит моя бабка в окно,
внука ждет не дождется в тревоге.
Сеть морщинок — след прожитых дней —
на лице ее добром и милом.
Сто два года исполнилось ей,
и подняться уже нету силы.
А за окнами тополь шуршит,
слышен гул отдаленный завода.
На лежанке бабуся лежит:
«Хоть бы весточку внучек по́дал!»
Разве мог о тебе я забыть?!
Но, родная,
припомни, как было!
Мне под вечер —
в отряд уходить,
ты меня пирожками кормила
и крестила меня,
чтоб не пал я в бою,
чтоб любая беда миновала,
и тайком на папаху мою
безутешные слезы роняла.
Ночь была от пожаров светла,
грохот выстрелов, горечь потери…
Крест, что ты мне в дорогу дала,
с шеи снял я, лишь вышел за двери.
Годы мчались метелью сердитой,
на полях не стихало, мело…
Растерзали б махновцы-бандиты,
если б я возвратился в село.
В первый раз нелегко расставаться,
путь лежал предо мной, каменист.
И решился тебе я признаться,
что давно уже коммунист.
И теперь, в этот вечер лучистый,
как не вспомнить тех слов дорогих:
«Знать, они молодцы, коммунисты,
если внучек остался у них!»
Ощутимее сердца удары,
губы горькой усмешкой свело…
Мало всё ж от своих гонораров
посылал я старушке в село.
Сквозь невольные светлые слезы
образ бабушки видится мне,
и смотрю я на черные розы,
что горят в невеселом огне.
Пусть горят — ничего б не осталось!
Так хочу я!
И с розами пусть
пропадают сомненье, усталость,
слов напрасных ненужная грусть!
Пусть ни злобы, ни грязи не будет,
и былое уйдет без следа.
Ведь нужны железные люди
величавой
эпохе
труда.
Все отдам свои силы народу,—
но клянусь я — не может так быть! —
что должны воспевать мы заводы
и о стареньких бабках забыть.
Тех, седых,
что, как вербы, унылы,
затаили
немую печаль,
тех, родных,
что до самой могилы
сердцем тянутся
в новую
даль.
Расплескались лучи золотые,
и в душе — песен радостных звень.
Лепестки черных роз в золотые
обращает
сегодняшний
день.

Когда б любовь помножить всех людей,
ту, что была, что есть теперь, что будет, —
то будет ночь, моя любовь пред ней —
как яркий день, такой не знали люди.

Когда б собрать все звезды вновь и вновь
и солнца все со всех небес на свете, —
затмит светила все моя любовь
на все века, на тысячу столетий.

Когда б собрать цветы со всех планет,
колеблемые звездными ветрами, —
на звездах всех меж этими цветами
моей любви цветка прекрасней нет.

Когда б собрать красавиц всех веков,
пускай проходят без конца и края,—
Марии я на них не променяю,
пред ней склонясь, я петь о ней готов.

Пусть их глаза в один сольются взор,
пускай проникнут в сердце светлым хором, —
твои глаза я встретил, с этих пор
меня другим зачаровать ли взорам?

С какой звезды спустилась ты сюда,
своим сияньем песню зажигая?
Свети всегда, свети, моя звезда,
с тобою не сравнится никакая!