в общее кануть сиянье.
3.02.
В ИРКУТСКОМ МУЗЕЕ. ГОДЫ СПУСТЯ
В Иркутском музее совсем малолюдно.
Здесь не был лет десять, вот встретились вновь.
Жилось мне несладко. По-всякому. Трудно.
Работа. Учеба. Стихи и любовь.
Иду, не спеша, по квадратам паркета.
Мне эта коробка музея тесна.
На улице лето. Сибирское лето.
А я все ищу, где былая весна.
Давно ли с путевкой ЦК комсомола
спешил в агитпоезд и ездил на БАМ.
Где были времянки и гомон веселый
сегодня уютно добротным домам.
Какие события грянули в мире!
За век прокатилось четыре войны.
"Портрет неизвестного в синем мундире"
все так же спокойно глядит со стены.
Мы тоже пройдем как безвестная поросль,
и повесть о жизни вместится в строку;
но совесть людская есть главная новость,
и мы у грядущего вряд ли в долгу.
Потомки отыщут записки, портреты.
Рассудят пристрастно, что "Против", что "За"...
И кто-то пройдет, не спеша, по паркету
и глянет внимательно всем нам в глаза.
7.07.
1988
ЗИМОГОР
Мне - 42. Когда б - температура,
я умер бы от страха в тот же миг,
но жизнь - конвейер, портится фигура,
и вот уже я не мужик, старик.
Большой привет! Смените интересы.
Смотрите телевизор, черт возьми!
Там тоже есть и метры, и метрессы,
и много восхитительной возни.
Возьмите побыстрее ноги в руки
и сдайте на анализ вашу мысль,
и не пилите сук, поскольку суки
поддерживают на мизинцах высь.
Я, видно, из породы скупердяев,
боюсь считать остатние года;
и нет ни слуг, ни подлинных хозяев,
лишь расплодились горе-господа.
Им нравится веселое молчанье,
им хочется надежнее сберечь
волынки иностранное звучанье
и балалайки скомканную речь.
Гудит апрельский ветер за стеною,
фрамуга выгибается дугой;
и я захвачен возрастной волною,
я словно тот же, но уже другой.
И все мои баллады кочевые
трассируют, что жизнь одним права,
ведь не склонилась на упрямой вые
шального зимогора голова.
Итак, вперед, не признавая порчи,
не занимая лучшие места;
очередной апрель раскроет почки,
и скоро брызнет свежая листва...
23.03.
ТЕЛЕГРАММА
"Всей трассе полета дожди моих слез"
пришла от тебя телеграмма.
Так вот он, ответ на проклятый вопрос:
комедия жизнь или драма.
Так вот почему мы боимся летать
и топчемся часто на месте;
и солнце не любим, приучены лгать
друг другу, не помня о чести.
Но знай, что рокочет над озером гром
во тьме беспробудно-кромешной;
зовет телеграмма; и дождь за окном
как наш разговор безутешный.
Не буду твердить про банальную грусть,
что в небе дыру залатаю...
Я солнца палящих лучей не боюсь
и сердцем к тебе улетаю.
11.07.
* * *
Не любитель я гостиниц,
но когда в отъезде долгом,
номер - сладостный гостинец,
блажь, повенчанная с долгом.
Здесь не страшен поздний вечер:
засмоливши сигарету,
кофе заварив покрепче,
славно развернуть газету.
И легко перелетая
мыслью за последней вестью
от Берлина до Шанхая,
от кораллов до созвездий,
славно верить в то, что вечен
твой уют, заливчик света,
между тем, как этот вечер
весь сгорел, как сигарета.
12.07.
* * *
Как высоко прямо в толще обрыва
ласточки делают гнезда свои!
Значит, над бездной быть можно счастливым,
если есть крылья взаимной любви!
22.07.
1989
ДОМ ПОЭЗИИ
Александру Амвросьевичу Лужанину
Евгении Эргардовне Пфляубаум
Чтобы встретиться - надо расстаться.
На юру. На ветру. Поутру.
22-32-18
Я когда-нибудь вновь наберу.
Загудит телефонное чудо,
и в копилку просыплется медь.
"Здравствуй, Виктор! Куда и откуда?
Мы хотим на тебя посмотреть".
И опять на такси я проеду
мимо Свислочи, славной реки.
И опять мы затеем беседу,
дорогие мои старики.
Я прочту вам стихи, если можно.
Я обследую книжный развал.
Мне представить сейчас невозможно,
что когда-то у вас не бывал
Как бы ложь под меня ни копала,
как бы враг ни палил из фузей,
есть на улице Янки Купалы
дом поэзии верных друзей.
Как бы годы ни стали меняться,
в лютый холод и в злую жару
22-32-18
я когда-нибудь вновь наберу.
9.04. Минск
ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ
Какая жизнь! Какой уют!
К чему нам давний спор!
Во всех киосках продают
"Герцеговину Флор".
Табак отборен и душист.
Все гильзы на подбор.
Бери, закуривай, артист,
"Герцеговину Флор".
Но что темнеешь ты с лица?
Читать дальше