– Не такая уж серьезная сумма, – подбадривал меня Пал Палыч, – за целый год. Подумаешь, каких-то пятьдесят долларов в месяц. Смешно даже!
Но платить за учебу в литинституте мне показалось дикостью. И я начал склоняться к тому, что Пророков был прав.
– Я подумаю… – сказал я. – А что нужно для поступления?
– Триста стихотворных строк на творческий конкурс, дальше экзамены. Но если за деньги, то можно считать – без экзаменов, – искушал Пал Палыч.
– А поэма сгодится?
– Сгодится.
– Она понравилась Истокову, – сообщил я, думая, что это добавит мне вес и меня примут с распростертыми объятиями.
– А кто такой Истоков? – невозмутимо парировал Пал Палыч.
– Как же! Он у вас преподает… Лучший поэт России!..
– Лучший поэт России? У нас? Кто вам сказал? – улыбнулся Пал Палыч.
– Он сам так говорит…
– Ну, знаете, это они все про себя так говорят… Так у вас поэма?
– У меня их две.
– Давайте две, – обрадовался Пал Палыч.
– Они уже опубликованы в журнале, – интриговал я.
– Приносите, почитаем, – откликнулся Пал Палыч.
– В Интернете…
– Давайте адрес, посмотрим.
Я оставил электронный адрес «Наших сетей» и свой телефон, – на случай, если гениальность моих поэм произведет должное впечатление и с меня не потребуют денег.
Уходя, я спросил красавицу-секретаря:
– Как вас зовут?
– Катя, – ответила она.
– Я напишу поэму в триста строк и посвящу ее вам, – пообещал я и покинул священные своды.
Через неделю Пал Палыч позвонил мне.
– Ну как, надумали?.. А ваши поэмы годятся для поступления.
– Мне очень приятно, – заюлил я, – но финансы, знаете ли… как говорится… поют…
– Жаль-жаль, – раздалось в трубке. – К сожалению, в наши дни молодые люди разучились находить деньги. Хотите совет?.. Откройте любую газету объявлений. Там столько предложений от одиноких женщин… – искушающе прошептал Пал Палыч.
Я был шокирован.
Оставив затею с Литературным институтом, я предложил свои поэмы театральному миру. Я действовал непрактично и, конечно, был полон романтики. Мне хотелось славы, славы немедленно и желательно мировой.
Я очень сильно подозреваю, что в большинстве театров, куда я носил свои бессмертные шедевры, ни одна сволочь их даже не читала. Часто путь мне преграждала угрюмая охрана, которая, вызнав цель моего визита, куда-то звонила, затем принимала поэму – на чем дело и глохло. В одном из театров меня допустили к внутреннему телефону, и неприятный женский голос заявил мне, что пьес от авторов они не принимают. «Как же вы тогда работаете?» – наивно спросил я, полагая, что в каждом театре должна быть литературная часть, завлит или что-нибудь в этом роде. – «А это уже не ваше дело!» – железобетонно ответили мне.
Из Большого театра меня послали в Малый, сказав, что принимают только либретто.
– У меня либретто! – отчаянно парировал я, но дверь уже захлопнулась, и вежливый охранник повлек меня к выходу.
В день похорон старейшей актрисы МХАТа, я поджидал режиссера одного небольшого театрика. Он опоздал на полчаса. Это был пухлый человек маленького роста, с круглой лысеющей головой и широким губастым ртом. Он казался мне то пучеглазой рыбиной, то Шалтай-болтаем. Мы прошли в его кабинет.
– Зачем вы пишите в стихах? – воскликнул он дискантом, садясь напротив и сверля меня взглядом. – Сейчас никто не умеет читать стихов. Ко мне приходят наниматься актеры – они ничего не умеют. Ходить не умеют, говорить не умеют… лезут отовсюду, как… тараканы. Я не знаю, что с ними делать… Учить их? Но это не моя работа… Учить их должны в другом месте, другие люди, – возмущался он, подпрыгивая в кресле. – И как вы хотите, чтоб я это поставил? Нет, там все очаровательно, все прелестно, но тема!.. Вы знаете, чего требует ваша тема? Нет? Я вам расскажу. Я только сейчас был в Германии на фестивале… И вот Гете «Фауст»! Там свет! там декорации! там под зрительным залом раздвигается пол, и все видят бушующий ад! Понимаете? Вы сидите в кресле, а под вами ад! Вот чего требует ваша пьеса! Где? Где я вас спрашиваю, я возьму денег на все это? У меня несколько готовых спектаклей. Я не могу их поставить. Нет денег даже на костюмы. Вот смотрите, – и он разрыл на столе кипу бумаг, – вот эскизы костюмов. Все готово. Но, где деньги? Каждый костюм – тысяча долларов! А их тут десятки! Я уж не говорю о вашей поэме… Это ведь поэма, не пьеса. Вы принесли поэму! Есть у вас деньги на постановку?
– Нет, – признался я.
– Ну… – сразу сник и «сдулся» Шалтай-болтай. – О чем тогда говорить…
Читать дальше