Дмитрий Барабаш - Солнечный ход

Ты бабочка в набоковском сачке,
в носке его ветристо-поколенном,
в артрите старческом и образе нетленном,
намеченном прибоем на песке.

Нету счастья там, где нету правды,
сколько ни выдумывай его.
Не сожнешь от части больше жатвы,
чем получишь счастья от всего.

Счастье ненасытно от природы.
Правда все же больше от ума.
Выбирай ярмо своей свободы.
Мера всем на все дана одна.

Кто он – спрессованный из облаков Земли
и ставший тверже камня и металла,
тот Исполин, которого вели
из бесконечности до нашего начала
потоки мысли, сброшенной с вершин
Олимпа, или, как ни назовите,
тот, кто всегда безжалостно один,
но отражен в любом земном пиите?

Как мягок взор расплавленных небес,
щадящих нас от солнечного гнева,
горящего, клеймящего, как крест,
как плуг по душам, алчущий посева.

Он проливался сладостным дождем,
пыль наделяя силой плодородной,
играл с ветрами голубым плащом
и любовался вольностью природной,
когда из одинаковых семян
всходили степи, джунгли и сибири.
Сравнить – везде отыщется изъян,
но как же славно все в едином мире.
Тот белый рыцарь – вымысел других
вселенных, измерений, правил речи,
во всем живом явившийся на миг.
Вочеловечен и увековечен.

Почти нешуточная драма —
француз, безумие, дуэль.
Как свет на холст киноэкрана,
ложились тени на постель,

на силуэт в свечном испуге,
на женский всхлип и вьюги вой.
Из-за кулис, ломая руки,
кто потешался над собой?

С улыбкой левого прищура,
сурово целя правый глаз,
наш вечный гений, мальчик Шура
героя вел в последний раз.

Он видел точно – песня спета.
Куплет – в куплет, строка – в строку.
И дальше этого поэта
не примечают наверху.

Он доиграл земную драму,
отмерив ямбом жизни срок.
Как лучше выйти? Через даму.
И раствориться, как дымок.

Пускай потом земля гадает,
как, зная все про страсть и пыл,
он роль до пули доиграет.
Герой, которого убил.

Представь, случайность обретает плоть,
способную на выбор и анализ
последствий выборов, желаний побороть
желания, которые казались
осуществимыми.
Как ей по всем путям
пройти и уберечься от потери?
Одну откроешь, а другие двери
защелкнутся.
Назад – а там замок!
Соблазнов много – выбирай любые.
Ах, если б знал тогда.
Ах, если б мог сейчас.
Ах, если б только каждому по вере.
Тогда бы я.
Тогда бы мы.
Тогда…
А что тогда? Распахнуты все двери.
Все те же небо, солнце и вода,
Все те же топи, и все те же мели.

Так лютует зима, что и кактус в цветочном горшке
согревает и дарит приятное летнее эхо.
От решающих дней мы зависли в соленом вершке,
на разминочный кашель,
на «кхе» от последнего смеха.
Словно сделали круг, и, взлетев над самими собой,
мы застыли в пространстве,
почти что не чувствуя время.
Смотрим вниз и любуемся ровной,
как шпага, судьбой.
И землей голубой.
Облака перламутрово пеня,
голый мальчик в тазу запускает кораблик рукой
и волну нагоняет, смеясь над подобием бури.
Озираемся рядом. И видим, что кто-то другой,
на планете другой в человеческой ежится шкуре.

Не стоит говорить о смыслах.
Давайте размышлять о рифмах.
Пусть истина таится в числах,
а блин земли лежит на цифрах
(оп-ца-ца лежит на цифрах).

Зачем кричали о вращеньях
шаров вокруг зеницы Солнца,
разоблачали лжеученья,
Сатурны одевали в кольца
(и в уши продевали кольца,
и пальцы наряжали в кольца),

и вычисляли звезд незримых
с земли теченья во вселенной.
И даже параллельных линий
смогли найти пересеченья
(от золотого их сеченья
у нас ни денег, ни печенья).

Играя Библию по буквам,
или, как Бах, трубя по цифрам,
зачем вы придавали звукам
грозы раскатистую силу
(в калашный ряд свиное рыло).

От многих знаний – много горя,
все войны, страсти инквизиций.
Не зная брод – не суйтесь в море.
Смотрите, как петельку спицы
в другую ловко продевают.
А что получится в итоге —
быть может, знают только Боги
или не знают даже Боги
(вуки вуки бяки буки).