Константин Бальмонт - Том 4. Стихотворения

  Снова раскрасясь густыми румянами,
  Яблоко пухнет пышней и грузней.
  Мечется шаром над мертвыми странами.
  Мутное пламя на тысячу дней.

Долго я лежу на льду зеркальном,
Меряю терпением своим,
Что сильнее, в сне многострадальном,
Мой ли жар иль холод-нелюдим.

Льдяный холод ночи предполярной,
Острый ветер, бьющий снежной мглой.
Но, как душный дух избы угарной,
Я упрям и весь в мечте былой.

Думаю на льду о том гореньи,
Что зажгло меня в веках костром,
Выявилось в страсти, в звонком пеньи,
Сделало напев мой серебром.

Велика пустыня ледяная,
Никого со мною в зорком сне.
Только там, средь звезд, одна, родная,
Говорит со мною в вышине.

Та звезда, что двигаться не хочет,
Предоставя всем свершать круги,
В поединке мне победу прочит,
И велит мне: «Сердце сбереги».

И, внимая тайным алым пляскам,
Что во мне свершаются внутри,
К синим льдам, как в царстве топей вязком,
Пригвожден, хоть стыну, жду зари.

Ходит ветер. Холит вьюгу,
Льды хрустят. Но вышний воздух тих.
Я считаю годы и минуты,
И звезде слагаю мерный стих.

Закрой глаза, и будет ночь,
Раскрой глаза, и будет день.
Гони мечтой все тени прочь,
И в пурпур жизнь свою одень.

Не подчиняйся ни векам,
Ни черным дням, случайно-злым.
Мы вечно к светлым берегам
Плывем, и горе наше – дым.

На ткацком бешеном станке,
Издревле, в пряже грязь и кровь.
Но светлой ткани вдалеке
Ты нить из света приготовь.

Когда кипит лесной пожар,
Густой пожар в сто дней пути,
Как нам искать цветочных чар,
Как красных ягод нам найти.

Но вот, хоть силен был поджог,
Хоть с четырех, со всех сторон,
Он все же леса сжечь не мог,
И снова сосен нежен звон.

И все пожарища веков
Кончались шелестеньем нив.
Заря придет, лишь будь готов,
И в грозной бездне будь красив.

Сорвавшись в горную ложбину,
Лежу на каменистом дне.
Молчу. Гляжу на небо. Стыну.
И синий выем виден мне.

  Я сознаю, что невозможно
  Опять взойти на высоту
  И без надежд, но бестревожно,
  Я нити грез в узор плету.

Пока в моем разбитом теле
Размерно кровь свершает ток,
Я буду думать, пусть без цели,
Я буду звук – каких-то строк.

  О, дайте мне топор чудесный –
  Я в камне вырублю ступень,
  И по стене скалы отвесной
  Взойду туда, где светит день.

О, бросьте с горного мне края
Веревку длинную сюда,
И, к камню телом припадая,
Взнесусь я к выси без труда.

  О, дайте мне хоть знак оттуда,
  Где есть улыбки и цветы,
  Я в преисподней жажду чуда,
  Я верю в благость высоты.

Но кто поймет? И кто услышит?
Я в темной пропасти забыт.
Там где-то конь мой тяжко дышет,
Там где-то звонок стук копыт.

  Но это враг мой, враг веселый,
  Несется на моем коне.
  И мед ему готовят пчелы,
  И хлеб ему в моем зерне.

А я, как сдавленный тисками,
Прикован к каменному дну.
И с перебитыми руками
В оцепенении тону.

Я шел в ночи пространствами чужими,
Полями, виноградниками, вдаль.
Моя душа была как в едком дыме,
Меня вела незрячая печаль.

Я потерял, давно и безвозвратно,
Желанных снов раскидистый узор.
Чужая ночь дышала ароматно,
Не с ней вступал я в детстве в договор.

Не этих звезд мне ворожили звенья,
Я потерял в путях свою страну.
Прилив ушел, и я, как привиденье,
Средь раковин морских иду по дну.

Я проходил уснувшие деревни,
Я слышал полусонный лай собак.
И тайный голос, точно тени древней,
Меня манил, давая мысли знак.

Я шел как раб магического слова,
Перекликались в воздухе века.
И вот пришел к черте пути ночного,
Пресекла шаг широкая река.

И вдруг в душе, на берегу высоком,
Забилось что-то ласково-светло.
Каким необозримо-долгим сроком,
Слагалось это емкое русло?

Какие числа скольких здесь усилий
Сплетали пляску капель в звездный счет?
Но ход ключей, сочась в земной могиле,
Пробился вверх, в веках река течет.