Сергей Кречетов - Четыре туберозы

Вот и юный луч проснулся
В сумрак сводов заглянул [136],
На страдальца улыбнулся
И к цепям его прильнул.

А потом широко, плавно,
Осветив угрюмый свод,
Он походкой своенравной
Побежал вперёд…

Но чу! то звон ключей,
Железный шум у двери,
И гул смолкающих речей…
То палачи, то люди-звери.

«Убийцу сегодня сожгут
Пред всем монастырским народом.
Он пытку изведал под сводом.
Глядите, глядите, ведут!» [137]

Владыку морей и земли,
Постигшего тайное знанье,
К смерти вели,
Вели его в грозном молчанье.

Гордо и прямо он шёл.
Глядел, как орёл светлоокий,
Словно он витязей вёл
Сразиться в равнине широкой.

Безмолвно шли палачи.
На костёр подымались несмело.
Пламя зажжённой свечи
С ветром боролось, слабело.

Князь застыл; на огонь обратился
Взор его, полный любви;
Приговору внемля, склонился…
«Кровь проливший да сгинет в крови!»

Жадное пламя
Змеёю проворной ползёт,
То меркнет, то грозно, как знамя,
До небес досягнёт.
Рассыпаются угли; игриво
Пламенный бегает конь,
Мотает развившейся гривой.
Ржёт и хохочет огонь.
Рушатся балки и доски,

Высится шея огня…
Далёко звучат и дрожат отголоски [138],
Померкло за дымом мерцание дня [139].

Но в миг последний,
Когда костёр осел,
Вдруг колокол с башни опять загудел [140],
Зовя к похоронной обедне.
И всякий в смущенье спросил:
«Что это такое?
Кто, грешный, устава не чтил, —
Убийце гласить о покое?»

Узрели: на башне высоко над ними
Старик вдохновенный стоял,
И гулко, и мощно руками худыми
Он колокол правды над миром качал.
И вспомнили все эремита,
Почившего много уж лет,
Была его память с преданием слита…
О грешном вещал он грешным ответ.
…………………………………………
Клубы дыма в пространство безгрешное
Срываются с места, грехом отягчённого,
За ними спешит, поспевает душа неутешная,
Душа неутешная князя казнённого.

Позабыл он, что прежде, когда-то
Он стремился по струям эфира,
Что имел он учителя-брата,
Что расстались они для спасения мира.

Душа в полоненье — движенье неверное,
Струится влиянье от грузной земли,
Ещё тяготеет пространство трёхмерное —
Учители-духи ещё не пришли!

Хаос надвигается!
Ужас коснеющий…
Кто-то незримый там улыбается,
Без-образный, Образ — имеющий.

«Довольно, довольно страданья.
Люби же себя и пойми,
Ты расстался безгрешен с людьми,
Ты в храме предвечного знанья».

Душа прояснилась и вспомнила вдруг
Целый ряд непонятных мучений,
Перед правдой грядущей минувший испуг,
К величью холодному сотни ступеней.

И восстала она, развернулась она
И помчалась по воздуху смело.
И была она снова сильна,
А далёко под нею ужасное тело.

Там, где ночи нет,
Там, где свет всегда,
Звук безмолвием одет
И не молкнет никогда,

Там в восторгах изменений [141]
И стеснённые в мечту
Без конца сияют тени,
Прославляя красоту.

То они, склонясь друг к другу,
Обнимаются, как братья,
То томятся от испуга,
Слыша грозные заклятья,

И спешат, и ждут, а цели
Им небесные темны.
Небеса им ждать велели,
Ждать и видеть сны.

О сны мгновенные,
Тысячелетние
И неизменные!
Всё безответнее,
Немее, глуше
Земные души.
Мертвей вселенная.

Снится нам тяжёлый сон,
Будто мир из трёх сторон,
Будто прахом дух стеснён,
Силой вечных похорон.

И меж нас скользят незримо
Сонмы трепетных созданий.
В хоровод неуловимо
Вновь вплетаются их длани.

В них земное сильно, живо,
И они, в часы теней,
Под альков скользнув стыдливо,
Вновь вдыхают яд страстей.

Сладко им во сне чудесном,
Где живут созданья — люди,
В прахе тяжком и телесном,
Дышат их живые груди.

И в мученьях полудухи
Просят жалости и жизни!
Их сердца к святому глухи,
Тяжко им в святой отчизне!

Иногда в великой силе
К людям духи нисходили,
И забытые уроки
Повторяли нам пророки.
Прорицали они,
Что сосчитаны дни
Земного страданья,
Что проснулась опять
Вера в прошлое знанье,
Что великая рать
Смело идёт на закланье.