Михаил Антонов - Право и общество в концепции Георгия Давидовича Гурвича

В то же время право не отождествляется со справедливостью – оно представляет собой всего лишь попытку реализации справедливости. В этом – формообразующая сущность права, его «логос», который «виртуально» присутствует в любом праве [839], но из которого нельзя вывести тот или иной эмпирически данный правовой порядок или же набор суждений о необходимых аксиомах права. Гурвич находил возможным дистанцироваться от принципа кантианской философии права, разделяющей сущее и должное: по Гурвичу, это положение является одним из основных заблуждений всей истории философии права, усугубившим произвольное разделение между позитивным правом и правом «естественным». Поэтому, при всей схожести данного порядка идей с концепцией Р. Штаммлера, справедливость не является той «формулой», в которую история подставляет переменные значения и благодаря которой становится возможной «логизация» этой ценности. Приветствуя саму мысль Штаммлера о праве как о системе относительно заданных ценностей, Гурвич выступает против других предпосылок теории немецкого философа, а именно отрицания абсолютной сферы человеческой духовности, противопоставления сущего и должного, и против «двусмысленного» термина «естественное право», который «скомпрометировал себя в истории мысли» [840].

В этом плане интересен пример критики, отчасти справедливой, со стороны коллеги Гурвича – французского правоведа Л. Лефюра. По отношению к предложенным Гурвичем критериям права Лефюр приводит свои контраргументы: справедливый закон может и не соблюдаться из эгоистических интересов, а закон несправедливый, но насаждаемый силой, будет исполняться. Неприменяемый закон не перестает быть законом, даже если он не исполняется, не перестает быть пусть и несовершенным правом либо правом несправедливым [841]. И какова степень расхождения со справедливостью для того, чтобы право перестало быть правом? Ведь в таком случае становилось бы невозможным само его совершенствование. Значит, позитивное право может быть несправедливым, а право объективное – неэффективным, и возражения против этого «основаны на анархии правовой терминологии и проистекающей от нее анархии идей» [842]. Достаточно ли критики ошибок естественного права – неизменности права, его априорности, связи естественного с природным, для того чтобы отрицать его окончательно, спрашивает себя Лефюр? Ведь нужно иметь представление о неких нормах и положениях, которые неизменны для права и для общества, что дает возможность говорить об истине как о неизменном и универсальном явлении [843].

Гурвич не соглашается с этими тезисами, указывая на интенциональность правового поведения, на плюрализм форм знания о праве, на отсутствие ценностной иерархии, а в более широком плане критикует как позицию индивидуализма (видящего в индивиде исключительного носителя ценностей, нивелирующего личности и создающего идеологическую базу для принудительного порядка признания ценностей; если воспользоваться определением Аристотеля, то это – исключительно уравнивающая справедливость), так и «одностороннего универсализма» (наоборот, отождествляющего правовые и нравственные ценности в аспекте стремления к мировой гармонии; это – исключительно распределяющая справедливость). Обе эти позиции ошибочны и даже опасны: правовые ценности всегда связаны с эмпирическими носителями и, хотя и направлены на высшие моральные ценности, не отождествляются с ними и остаются относительными в силу своей связи с постоянно изменяющимся социумом и со сферой логических суждений. Поэтому имеющая место в рамках двух данных подходов абсолютизация правовых ценностей несет угрозу человеческой свободе, так как в обоих случаях в сферу автономии человеческой духовности вмешиваются внешние силы, навязывая те или иные эмпирически обусловленные ценности.

Но данная критика не означала отрицания связи права и объективных ценностей. Напротив, Гурвич утверждает данную отличительную характеристику права (связанность права и ценностей) как его непременный атрибут: социальный порядок, не имеющий своей целью справедливость, уже не является и не может быть правом [844]. Решение дилеммы индивидуализма и универсализма мыслитель видит в трансперсоналистской концепции Фихте (с теми оговорками, которые он делает применительно к концепции немецкого философа): в признании равенства Целого и его частей и в поиске оптимального баланса между ними в условиях несовершенства эмпирического общества: «Идея социального права предполагает этическую концепцию, которая синтезирует и преодолевает противопоставление индивидуализма и универсализма. Эта концепция понимает нравственный идеал как “имманентное целое” уникальных индивидуальных сознаний; целое, в котором индивиды и социальное единство, целое и его части порождают и взаимопринимают друг друга. Данная концепция, синтезирующая универсализм и индивидуализм, рассматривающая ценность отдельного лица и социального целого как равнозначные и таким образом уравновешенные в нравственном идеале, может быть названа трансперсоналистической» [845]. Здесь, совершенно очевидно, Гурвич дополняет идеи Фихте как элементами учения о праве В. С. Соловьева (идеал-реалистическое видение общества), так и концепцией общественного идеала П. И. Новгородцева. У Гурвича, так же как и у последнего, речь идет не о финитизме, поиске конкретных способов и условий реализации Абсолютного Добра, а о бесконечности нравственного задания – принципе, который Гурвич упорно отстаивал на страницах своих произведений [846]в полемике как с русскими философами (Б. П. Вышеславцев, М. В. Вишняк и др.), так и с придерживающимися неотомистских концепций западными правоведами (Л. Лефюр, М. Ориу).