Михаил Антонов - Право и общество в концепции Георгия Давидовича Гурвича

Однако, оценивая правовую концепцию Гурвича, нельзя сказать, что ему удалось превзойти синтетические идеи Соловьева и установить границу между таким образом понимаемыми нравственностью и правом. Во-первых, в социальной действительности право и нравственность зачастую сосуществуют в рамках одних и тех же явлений, и их раздение уже предполагает абстрактное вычленение тех или иных элементов из «тотальных социальных явлений» [809]. Во-вторых, ценности права и других регулятивных механизмов социальной жизни имеют одну и ту же основу в «коллективной ментальности», в которой они предстают как неотделимые друг от друга. Поэтому в своей концепции Гурвич по большей части ограничивается формальными критериями (императивно-атрибутивная структура, возможность организованного принуждения, гетерогенность) разграничения права и морали, значимость которых оказывается только относительной.

Другой критерий для разграничения правовых и нравственных ценностей, предложенный мыслителем, представляется чрезвычайно абстрактным и не дает возможности для разграничения на практике. В качестве такого критерия Гурвич противопоставляет безграничность требований морального идеала строгой определенности требований справедливости (основной правовой ценности) в рамках каждого правопорядка. Сущность нравственных ценностей – в постоянном движении вперед, в изменении действительности и разрушении застывших форм, тогда как к числу правовых ценностей относятся стабильность и безопасность, противостоящие с этой точки зрения нравственному идеалу [810]. Справедливость, с одной стороны, сдерживает креативное творчество и свободу (условия достижения морального идеала), а с другой – сама является гарантией (обеспечивающей безопасность и социальный порядок) и необходимым условием для реализации моральных идеалов, «логизацией» таких идеалов [811]. Как видно, речь идет о разных сторонах одной и той же ценности, о различиях в формах ее восприятия («взаимодополняемости перспектив»). Поэтому и применительно к данному критерию можно говорить о его формальном характере.

Справедливость не является, конечно, единственной правовой ценностью; помимо нее в праве существенную роль играют и ценности свободы, безопасности, равенства (здесь прослеживаются влияния усвоенных мыслителем в юности принципов политической доктрины Руссо, развитой в Декларации прав 1789 г.). Каждую из названных ценностей наполняет конкретным содержанием та эпоха и та социальная среда, которой они заданы. Своеобразное сочетание этих ценностей – большее значение безопасности в праве по сравнению с моралью и религией – служит одним из критериев для объективного разграничения данных ре гулятивных механизмов. Опять же с позиций своей диалектической методологии Гурвич выступает против утверждения существования непримиримых противоречий между теми или иными ценностями. Так, ставшее популярным с легкой руки Б. Констана противопоставление ценностей свободы и равенства оказывается, по мнению Гурвича, призрачным, если взглянуть на эти ценности как на дополняющие друг друга в процессе социального регулирования. Здесь можно говорить о системе, об «ансамбле» ценностей, каждая из которых утверждает себя как незаменимая и уникальная, но в то же время немыслимая без других. В этом смысле речь идет о процессе коммуникативного дискурса («отношения к Другому»), и констатация такого плюрализма не препятствует тому, чтобы в той или иной сфере социального бытия преобладали определенные ценности.

Поиск справедливости как регулятора общения возникает всякий раз, когда встает вопрос о конфликте ценностей различных индивидов, групп, обществ; в иных случаях речь может идти только о силовом конфликте, который не способен породить право (здесь Гурвич, следуя принципам, усвоенным еще у Руссо, категорически не согласен с Л. Гумпловичем и другими сторонниками «силовой» теории права). Воспринимаемые через интуицию нравственные и правовые ценности отличаются и по способу такого восприятия: первые непосредственно доступны «волезрению», тогда как последние сочетаются с логическим суждением. Поэтому применительно к первым речь идет об «интуитивном распознавании», а применительно к ценностям правовым – об «актах интуитивного признания». Такие акты становятся возможными благодаря сочетанию волезрения и логического мышления, хотя это последнее носит служебный характер [812].