Михаил Антонов - Право и общество в концепции Георгия Давидовича Гурвича

Данную концепцию юридического опыта можно сравнить с двумя другими формами правовой идеологии. В первую очередь на память приходит концепция общей воли Руссо, в которой Гурвич несомненно нашел один из источников своей концепции. Общая воля как нечто превосходящее волю всех и, вместе с тем, не являющееся внешним по отношению к индивидам, каждый из которых причастен этой общей воле, – в тех же терминах можно объяснить и значение юридического опыта как опыта, имманентного каждому из участников правового общения и в то же время являющегося большим, чем сумма их субъективных представлений (в том числе и форм мировоззрения социальных классов и групп).

Однако идеи Гурвича, как ни странно, находят свой аналог и в представлениях нормативистов во главе с Кельзеном – здесь также предполагается существование высшего субъекта правовой власти, содержание деятельности которого совпадает с содержанием права. Если у Кельзена речь идет о государстве (точнее, даже об идее государства, или о «высшей норме»), то Гурвич делает акцент на социабельность, но направленность мысли остается той же: сам факт существования «правового авторитета» в социальной среде дает возможность говорить о праве, как о феномене, независимом от конкретных правовых норм, действующих в этой среде.

Представляется, что концепция юридического опыта Гурвича может быть отнесена к «объективистским» концепциям права, а мыслитель в данном аспекте так и не достиг искомого им синтеза личности и общества. Личность как автономный субъект и носитель субъективных прав практически незаметна в теории мыслителя. В этом отношении критика Гурвичем объективистских концепций таких правоведов, как Л. Дюги или Ф. Жени (отрицавших существование субъективных прав), кажется скорее спором о терминах, чем о практических формах образования и применения права. Юридический опыт у Гурвича оказывается зависимым от объективных (или «транссубъективных») ценностей, как коллективное сознание у Э. Дюркгейма; различия относятся только к формулировкам (баланс личности и общества как основа справедливости, по Гурвичу, и социальная солидарность – в концепции Дюркгейма).

Отказываясь от идеалистических теорий общества и права, абстрагированных от социальной действительности, Гурвич не отрицает наличия объективных ценностей, которые одновременно и включены в эмпирический «поток социального бытия», и возвышаются над ним как незыблемые ориентиры социальных процессов. В этом плане теория мыслителя несла на себе неизгладимый отпечаток идеализма, и, как справделиво отмечает Ф. Геньо, «априорный мир вневременных сущностей лежал в основе социологии Гурвича» [805]. В своей общесоциологической теории ученый проецировал это «царство абсолютных ценностей» в область коллективного сознания, которое формирует эти ценности и в то же время формируется ими.

В сфере права Гурвич следует той же схеме и утверждает, что правовые ценности не сводятся к предпочтениям отдельных индивидов, но объективно существуют в правовой действительности. Знание об этих ценностях производно от коллективных представлений о справедливости. Роль правовых ценностей, или, точнее, справедливости как верховной правовой ценности, в сфере права даже более значима, чем в других сферах социальной жизни: именно за счет связи со справедливостью становится возможным построение императивно-атрибутивной структуры правоотношения. Эта позиция отличает правовое учение Гурвича от схожих идей его учителя Л. И. Петражицкого: речь идет уже не о субъективной убежденности в правах или обязанностях, а об объективной структуре правовых ценностей, в рамках которой представления субъектов права о правах и обязанностях организуются в объективно значимую социопсихическую связь, о которой можно говорить как о праве [806].

В данном случае Гурвича нельзя упрекать в смешении права и морали и в утверждении некоего правового «минимума нравственности» (В. Соловьев) в праве [807]– справедливость и право, по Гурвичу, не совпадают с моральным идеалом, хотя и сохраняют с ним тесную взаимосвязь. Право предполагает человеческое несовершенство, разрыв между идеальным и эмпирическим, поэтому оно, как фактически данный порядок, не совпадает с идеальным миром нравственных ценностей: задача права – служить «промежуточным звеном», приготовляя условия для осуществления нравственности, но не быть частью нравственного порядка (этики), как это вытекало из философской концепции Соловьева [808].