Анатолий Королев - Влюбленный бес. История первого русского плагиата

Случай этот отразился долгим эхом в русской литературе.

Гений увековечил свое отвращение к старости, которую отныне всегда подает как обман, как прельщение напудренной старухи, как анчар, который выдает себя лилией.

Хотя по нашим меркам княжне Варваре Михайловне (1781–1865) было всего-то 36 лет, страстному лицеисту 17 лет от роду, она вполне могла показаться гадкой старухой.

Обнять старуху и влепить поцелуй в мертвые губы… Мда.

Для Пушкина это стало лобзанием покойницы.

Пушкин увековечит ошибку в короткой эпиграмме: «Кж. В. М. Волконской», написанную тогда же, по-французски.

Вот ее прозаический перевод:

Но вернемся к высшей идее Пушкина.

Еще раз подчеркнем, что исток повести о влюбленном бесе уходит прямиком в ту кишиневскую пору, когда Пушкин написал «Гавриилиаду». Петербургская повесть несет в себе черты общих сомнений Пушкина в святости рождения Христа и Богоматери, первый согласно Евангелию был рожден от Святого Духа замужней Марией при живом муже Иосифе, а сама Мария, по преданию, была дочерью бездетных почти до старости св. Анны и престарелого Иоакима, которого первосвященник даже проклял за бесплодие, и уже скитаясь в пустыне, тот узнает, что его старуха понесла.

Арапскому воображению поэта обе эти истории кажутся, по меньшей мере, двусмысленными.

В «Гавриилиаде» он со смехом писал, что не прилично Христу родиться в семье, где молодая жена неверна старому мужу пусть даже и Вседержителем. В петербургской повести о влюбленном бесе, он мрачно размышляет о том, что не может Богородица родиться в доме семейной измены.

Раздраженное внимание поэта не могло не заметить, что деву Марию, согласно преданию, рожала старуха .

Что ж, дерзновенно размышляет Пушкин, значит матерью веры была Тьма.

Байроническое «своенравие ума» приводит поэта на край пропасти, где каждый шаг грозит святотатством.

Так в повести об уединенном домике на Васильевском острове, роль Иоакима мужа святой Анны, досталась покойнику, бедному чиновнику, которого сжили со свету жена и ее любовник. Ангел Вера это отраженный образ юной Девы Марии, дочери св. Анны задолго до ее брака с плотником Иосифом и до Благовещения. А Варфоломей – Сатана, который явился в дом греха, прежде архангела Гавриила, чтобы совратить Богоматерь и не дать святому младенцу Спасителю появиться на свет.

Речь в петербургском анекдоте ни много, ни мало идет об отмене Спасения и смерти (не рождении) Иисуса Христа.

Вот куда метит рассказ поэта, который Титов запомнил, но не исследовал и не осмыслил.

Измены жен были маниакальным лейтмотивом нашего гения.

Он не считал возможным никакой договор с Богом, если нарушены принципы, положенные самим Создателем основанием для потомков Адама и Евы. Например, принцип святости брачных уз и Синайской заповеди: не прелюбодействуй.

Если в «Гавриилиаде» Пушкин с легкостью азартного скептика развенчивает всю мифологию Благой вести и святость Богородицы, то в зрелые годы его размышления о вере исполнены мучительной рефлексии.

Какой горькой издевкой в таком случае звучат слова черта Варфоломея про «большой свет»:

«Может быть, еще тебя стращает громкое имя: большой свет! Успокойся: это манежная лошадь; она очень смирна, но кажется опасной потому, что у нее есть свои привычки, к которым надо примениться».

А в одном частном письме, Пушкин, утешая приятеля по поводу преждевременной смерти сына, писал, что судьба злобная обезьяна, которая не ведает что творит .

Все эти пушкинские обмолвки о животном (лошадь/обезьяна), то есть бессмысленном характере Божьего Промысла, не щадят Небо. Бог то равнодушен, то злобен, и никакой правды ни в Его воздаянии, ни в Его наказании нет.

В петербургской повести предметом драматического опыта становится принцип любви создателя к своему творению. Вынув любовь из сферы Блага и, допустив к любви Сатану, Пушкин, изучает разрушительный механизм этой машины и кружит вокруг трагической мысли о том, что влюбленный бес то же самое зло, что и влюбленный в творение Бог.

Вот, где положены ключи к этому анекдоту.

Наконец в нем скрыта горькая пародия на Благовещение, которое никак нельзя назвать благой вестью, потому что ангел явится в дом греха и родами веры станет пожарище. Вот почему так ужасна старое пепелище на окраине города, тут горела гробница, из утробы которой не восстанет Христос.