Анатолий Королев - Влюбленный бес. История первого русского плагиата

В пору замысла «Влюбленного беса» и написания «Гаврилииады» Пушкин видел мир как воплощение иудеохристианской дихотомии: Бог и Дьявол, Мария и Иисус, Иоанн Креститель и Христос. Единственная смута тогдашних пушкинских мыслей – проблема теодицеи: как совместить Благо, идущее от Господа с существованием зла? Почему падшему ангелу заказано возвращение на небо? Разве не на руку для высшего Блага и человека возвращение падших бесов к небесным престолам и оскудение зла на земле?

Мысли поэта в кишиневскую пору окутывал чад скепсиса.

Уже на закате судьбы, Пушкин в своих заметках о Байроне, по сути, раскрывал дух своих, а не байроновских богоборческих дерзостей. «Вера внутренняя, – писал Пушкин, – перевешивала в душе Байрона скептицизм, высказанный им местами в своих творениях. Может быть даже, что скептицизм сей, был только временным своенравием ума, иногда идущему вопреки убеждению внутреннему». 9

«Своенравие ума», как снайперски сказано!

Захваченный подобным «своенравием ума», Пушкин в истории «Влюбленного беса» сочиняет прозаический вариант «Гаврилииады», где появление женихов непорочной Веры, Павла и Варфоломея, тайно повторяет сватовство самого Бога к Марии, пославшего ей через ангела Благую весть о скором зачатии божьего сына. В этом раскладе роль мадонны играет Вера, место божественного Жениха занимает Павел, а задачу посланника ангела исполняет Варфоломей.

Но грех, говорит поэт, стережет все пути, в том числе и пути Божьи.

По замыслу Пушкина в историю небесной женитьбы вмешивается бес Варфоломей, настолько влюбленный в Веру/Марию, что готов отказаться от своей греховной природы ради этой любви. Казалось бы, у Варфоломея есть шанс оставить мир зла. Но!

Но Господь отвергает притязания падшего ангела на возвращение к Свету: мировая гармония – свыше! – предполагает существование и зла, и греха, и гибель души и смерть.

Варфоломей возвращается с небес с пустыми руками, без прощения и, покорившись Божьему приговору: будь бесом! превращается в образину сатанинскую, в обезьяну косматого адского пламени, которая, кощунствуя и глумясь, сжигает и уединенный домик, и обмытый кухаркою труп старухи на обеденном столе.

Бог замешан в грехах зла – вот тайный приговор Пушкина в истории «Влюбленного беса», но эта вина есть одновременно основание для гармонии мира: бес должен следовать своему долгу зла и не дело ему сворачивать с мировой колеи.

Виноватость Бога не повод для отчаяния, считает Пушкин, и резко переводит жанр петербургской притчи в народный фарс, когда описывает пожар, куда плюсует героизм бравого капрала, который божится, что видел беса, и до конца жизни рассказывает в кабаках о своем подвиге, получая от кабатчика чарку пенника. Огонь, жуть, влюбленный черт, капрал, стол со старухой – весь гиньольный финал рассказа, сам пушкинский юмор говорит нам о том, что в ту пору рассказчик пребывал в полном согласии с гармонией мира.

Короче, дихотомия «Влюбленного беса» выдерживает атаку пиитического скепсиса.

Совсем иначе сложилась история карточной триады.

В «Пиковой даме» взгляд Пушкина на бытие уже исполнен черного отчаяния.

Развязка повести говорит о полном разрушении гармонии.

Вседержитель (он же туз, он же паук, он же банкомет игры и хозяин всех карт) уже в первом эпиграфе подозревается в скрытом умысле против мира: «Пиковая дама означает тайную недоброжелательность».

Вселенная повести вписана в замкнутый треугольник.

Вместо творящей диады Единого перед нами зловещий мир треугольников, которые согласно Платону положены в основание мира и никаких других первоэлементов бытию не дано, мир есть бесконечный расклад и пассы таких треугольников. Перед нами очертания какой-то божественно-дьявольской игры.

Если, например, в «Повестях покойного Ивана Петровича Белкина» мир повествования сразу вручен в руки покойника-автора, где жизнь есть смесь живых и мертвых, если в «Сказке о золотом петушке…» царство царя Додона подчинено скопцу и его петушку (фаллосу) на золотой спице, то мироздание «Пиковой дамы» принадлежит паутине, в центре которой огромный паук, тот что занимает престол Божий, где высшая Троица: Бог, Сын и дух святой всего лишь эманации тайной недоброжелательности Пиковой Дамы, а игральные карты тройка (сын), семерка (дух), туз (Господь), – это элементы высшей игры, смысл и правила которой нам неизвестны.

Бог безмолвствует словно сфинкс.

Если мы приступим с отчаянием к Небу, как приступает на коленях Германн к сердцу графини, вымаливая тайну у сфинкса, если мы сумеем вырвать ответ из мертвых уст, то услышим страшную истину сотворения мира.